– Она упряма, – сказал Генрих, – и до самого конца будет бороться за то, чтобы ее похоронили в Ле-Беке. Пока я отказываю ей, у нее будет причина жить. Если я сразу дам Матильде то, чего она желает, то огонь жизни в ней угаснет и она умрет. Когда она пойдет на поправку, я, может быть, и уступлю ей, но до тех пор в этом нет нужды.
– А если она действительно умрет?
Лицо Генриха снова посуровело.
– Тогда Матильда отправится в Руан, потому что моя воля главнее. Занимайтесь тем, что у вас получается лучше всего, жена. Молитесь и просите Бога о том, чтобы моя дочь выжила.
Аделиза опустила голову и подумала, что Господь не всегда прислушивается к ее молитвам. Она старается исполнять Его заветы и быть хорошей женой своему мужу, только иногда это так трудно.
Возвращая малыша кормилице, Аделиза уже приняла решение. Да, она помолится и поднесет дары, но не в соборе, а в аббатстве Ле-Бек, и милости будет просить у Девы Марии – женщины, которая познала боль деторождения.
Матильда наслаждалась солнечным теплом в саду отцовского поместья Ле-Пети-Кевийи. Прошло два месяца с тех пор, как она едва не умерла, рожая маленького Жоффруа. Ее выздоровление шло неуклонно, но медленно. Только на прошлой неделе Матильда почувствовала себя не тенью, а самой собой. Рядом с ней на скамье стояла корзинка с шитьем, и еще Матильда вынесла в сад перья, ножик для их заточки и листы пергамента для писем. А чуть раньше совершила верховую прогулку – впервые за пять месяцев.
Супруг писал ей, интересуясь, когда она возвращается в Анжу. Его слова были выстроены в форме вежливого политического запроса, особого желания увидеть ее поскорее в них не ощущалось. Он расспрашивал о здоровье детей и ее самочувствии, послал ей в подарок ящик книг и красивый крестик на золотой цепочке, покрытый синей эмалью. Матильда отвечала, что пока намерена остаться в Нормандии, чтобы закрепить свое положение в сердце двора.
Отец продолжал упорствовать в вопросе с замками, повторяя, что отдаст их, когда сочтет нужным и не раньше. Зато он отдал Дуврский замок ее брату Роберту, который был ее верным сторонником и близким родственником. Матильда знала, что этим король хотел не только возвеличить Роберта, но и выстроить для нее в Англии мощный бастион поддержки.
На дорожке между клумбами играли ее камеристки, по очереди набрасывая кольца из соломы на деревянные шесты. В игре участвовали две девочки – дочки кого-то из женщин, и их смех звенел на весь сад. Генрих, которому шел уже второй год, внимательно наблюдал за происходящим. В конце концов он вывернулся из рук няни и поковылял на толстых ножках к играющим. Няня попыталась вернуть малыша, но Матильда ее остановила. Ей хотелось посмотреть, что будет делать сын. А он поднял несколько плетеных колец, для чего ему пришлось неумело нагибаться, и потом прошествовал прямо к шестам и старательно опустил на каждый по кольцу. Затем он повернулся к зрителям с торжествующей улыбкой. Матильда со смехом захлопала ему, после подошла и подняла его.
– Браво! – воскликнула она. – Смотрите, вот кто победил в игре! – И она поцеловала его в щечку и прошептала в мягкое ушко: – Правильно, так и надо побеждать. Идешь прямо в середину и делаешь, что должен, а остальные пусть догоняют тебя как могут.
Руан, июль 1135 года
Это исчадие ада, твой муж, сжег Бомон дотла и приютил у себя при дворе баронов, которые восстали против меня! – злобно рычал Генрих. Он потряс перед носом Матильды куском пергамента, где все это было написано. Разгневанный король едва мог говорить. – Анжуец приютил Талваса и де Тосни. Я этого не потерплю!
Стоял жаркий летний вечер. Ставни были распахнуты в бледные сумерки, наполненные птичьими трелями. Матильду призвали к отцу вскоре после того, как прибыл гонец с вестью о том, что Жоффруа помогает мятежным нормандским баронам. В покоях было голо – Аделиза паковала вещи, готовясь к возвращению в Англию. Там заговорили о восстании в Уэльсе, и королю нужно было заняться этим. Новость о том, что Нормандия и Анжу вдруг забрыкались под ним, как пара диких лошадей, превратила скверное настроение Генриха в неудержимую ярость.
– Я предупреждала вас о том, что так будет, если вы не отдадите замки, обещанные мне в приданое. – Матильда следила за тем, как отец мечется по комнате, словно разбуженный медведь. – Еще и сейчас не поздно остановить Жоффруа, если немедленно начать передачу замков.
– Никто не смеет мне угрожать! – взвился Генрих. – И ни одна женщина не будет указывать мне, как вести мои дела.
Аделиза оторвалась от наблюдения за укладкой дорожных сундуков, посмотрела на супруга и прикусила губу.
– Я не собираюсь отдавать свои замки человеку, который привечает у себя моих врагов в надежде добиться от меня уступки, – проревел Генрих.
– Все другие способы не принесли успеха, – заметила Матильда.
– Попридержи-ка язык, или, Богом клянусь, я заткну тебе рот и не посмотрю, что ты королевская дочь. Слышишь меня?
– Я слышу вас лучше, чем вы слышите меня, отец мой, – дерзко отвечала Матильда, потому что и в ней заиграла кровь. – Сейчас вы называете моего супруга исчадием ада, а когда заставляли меня идти за него замуж, он был подарком небес, и что ни сделает, то лучше некуда. Вы злитесь, как будто я виновата в том, что случилось, а ведь это результат ваших действий.
– Видит Бог, это уж слишком! – Он схватил свой усыпанный драгоценностями посох и двинулся на Матильду.
Внезапно между ними встала Аделиза.
– Нет! – крикнула она. – Прошу вас! – Она упала перед Генрихом на колени, склонила голову и протянула руку в мольбе. – Умоляю вас, сир, не надо!
У Матильды перехватило дыхание. Ей было и стыдно, и тошно, и она ужасно злилась.
Ее отец стоял, грозно вздымая плечи и испепеляя дочь гневным взглядом, но все же опустил посох.
– Скажи спасибо, что твоя мачеха умеет восстанавливать мир, – проскрежетал он. – Вот она знает свое место и свой долг.
Матильда упорно отказывалась опустить под его взором глаза.
– Вы позволите мне уйти в свои покои и подумать об этом известии?
– Я позволяю тебе уйти и подумать над своим поведением, – ответил Генрих. – Ты моя дочь, поэтому я жду от тебя преданности и послушания.
Матильда сделала небрежный реверанс и выбежала из комнаты. Аделиза так и сидела у ног Генриха.
В душе Матильды бушевала буря. Мачеха бросилась под удар, предназначенный ей, Матильде, а она никогда и не думала, что такое может случиться. Ей хотелось наорать на Аделизу и в то же время – крепко обнять. А еще она хотела сломать этот отделанный самоцветами посох о голову отца.
Аделиза качала на коленях маленького Генриха и наблюдала за тем, как Матильда запирает шкатулку со своими драгоценностями и убирает ее в большой деревянный ларец.
– Вы не должны были вставать у него на пути, – сердито проговорила Матильда. – И никакой нужды в этом не было.