– Я… не умею плавать, – нехотя призналась она.
– Ну, тогда можно просто барахтаться. Если упадешь, я тебя подхвачу, – развел руками Флаг.
Мередит впервые слышала слово барахтаться, но, кажется, поняла, о чем речь. Сев на берег, нарушительница трясущимися от страха пальцами расшнуровала и сняла ботинки и робко подошла к краю воды. На самом деле она не ослушалась, уговаривала она себя. Никто никогда не запрещал ей барахтаться.
Скользя, Мередит преодолела последние дюймы, спустилась по крутому берегу и задохнулась, когда ноги оказались в воде.
– Какая холодная! – пискнула она, испуганно отпрянув назад.
Мария прыснула.
– Холодно, только когда заходишь. А потом становится отлично! – объяснила она.
Мередит снова двинулась вперед и позволила воде добраться до щиколоток. От холода у нее заболели косточки, по телу бежали радостные мурашки. Издав клич, Флаг разбежался и прыгнул на середину пруда, согнув колени и раскинув руки в стороны. От него по воде разбежалась волна, окатив Марию и основательно замочив подол платья Мередит.
– Смотри, что ты наделал! – крикнула она, испугавшись, что миссис Придди или мать заметят и ее тайна откроется.
– Флаг! Не надо, – весело обратилась к брату Мария, когда он, отфыркиваясь, вынырнул.
– Ничего, скоро высохнет, – беспечно сказал Флаг. Его волосы облепили шею и спину, гладкие, словно шкурка выдры.
Раздосадованная, Мередит выбралась из воды, села на берегу и уставилась себе на ноги, побелевшие после купания.
– Флаг, извинись! – скомандовала Мария.
– Извини, что намочил тебе платье, Мередит, – нетерпеливо закатывая глаза, извинился Флаг.
Но Мередит не ответила. Она еще немного посидела, наблюдая за купающимися детьми, но теперь ее присутствие, видимо, мешало им. Вскоре они вышли на берег и стали одеваться.
– Хочешь пойти к нам и выпить чаю? – спросила Мария, с улыбкой менее приветливой, чем раньше.
Флаг стоял вполоборота к ней, готовый тронуться в путь. Вода, стекающая с волос, намочила ему рубашку, и та плотно обтянула его, как вторая кожа. Мередит хотелось смотреть на него, но, едва взглянув в его сторону, она тут же рассерженно отвела глаза.
Мередит отрицательно помотала головой.
– Мне не разрешают, – пробормотала она.
– Тогда идем, Мария. – В голосе Флага слышалось нетерпение.
– Ну, тогда до свидания, – попрощалась Мария и помахала Мередит рукой.
Потребовалось почти два часа, чтобы плотная хлопчатобумажная ткань просохла окончательно, и все это время Мередит держалась в дальних уголках сада, где ее мог заметить только садовник. Он был совсем старым и мало чем интересовался, кроме своих тыкв. Мередит вспоминала, как она барахталась, как Мария пригласила ее на чай и как сверкали на солнце мокрые волосы Флага, – и каждое воспоминание вызывало у нее приятное щекочущее чувство, вступавшее в противоречие с той неприязнью, которую она испытывала прежде. Мередит радостно подпрыгивала и восторженно улыбалась. Она воображала, как они вместе пьют чай, как она заходит в их фургон, который столько раз видела из-за деревьев, знакомится с их белокурой приветливой матерью, которая их понимает и постоянно улыбается. Как поживаете, мистер Динсдейл? Она несколько раз повторила про себя эту фразу, укрывшись в тиши оранжереи. Но это было бы слишком большим неповиновением. То, что она заговорила с Флагом и Марией, тоже было серьезным проступком, здесь она не могла придумать оправдания. Только представив, что сказала бы мама, узнай она об этом, Мередит снова приуныла и, когда ее позвали к чаю, постаралась помалкивать и вести себя так, чтобы не выдать себя.
Долгие дни Мередит жила фантазиями о Динсдейлах, думала о них во сне и наяву. Она так редко знакомилась с другими детьми – только с двоюродными братьями и сестрами, когда тех привозили, да с детьми других гостей, которые приезжали совсем ненадолго, – что у нее не было шанса узнать их поближе. Девочка знала, что ей не следует общаться с этими лудильщиками, что она должна презирать их. Она помнила все, что сказала о них мать, и по-прежнему была готова на все, чтобы угодить ей, чтобы сделать ее счастливой. И все же мысль о том, что у нее появятся друзья, манила Мередит. Прошла неделя. Играя в кружевной тени чугунных ворот, Мередит заметила Флага и Марию, идущих по дороге к деревне. Они не видели Мередит, и на миг она окаменела, разрываясь между желанием окликнуть их и сознанием того, что не должна этого делать, во всяком случае, не у ворот, где их может увидеть любой, кто выглянет в окно. От безысходности она решилась на компромисс и громко запела – первое, что пришло в голову, песню, которую пела Эстель, развешивая выстиранное белье.
– Хочу я встретить короля с лилией в руке! – фальшиво вопила Мередит, прыгая вдоль ограды.
Флаг и Мария повернулись и, увидев ее, направились к воротам.
– Здравствуй, – поздоровалась Мария. – Что это ты делаешь?
– Ничего, – ответила Мередит, слыша, как ее сердце стучит в груди, – а вы что делаете?
– Идем в деревню за хлебом и чаем. Хочешь, идем с нами. Если нам попадется мятая коврига, выйдет на полпенни дешевле и останется на леденцы, – улыбнулась Мария.
– Не обязательно, – возразил Флаг. – Если останется достаточно, надо купить еще масла, ты не забыла?
– Ой, да на масло все равно никогда не хватает! – оборвала брата Мария.
– Вам приходится самим ходить за покупками? – Мередит была озадачена.
– Конечно, глупышка! Кто же за нас пойдет? – расхохоталась Мария.
– А у вас, наверное, есть слуги, которые бегают в лавку и покупают вам чай, да? – немного резко спросил Флаг.
Мередит прикусила губу, кровь прилила к щекам. Она и в деревне-то почти никогда не бывала. Можно пересчитать по пальцам случаи, когда она ходила с миссис Придди или Эстель, но только когда отец был в отъезде, а мать пребывала в апатии и точно не могла узнать об этом.
– Так ты хочешь пойти с нами?
– Мне… не разрешают, – уныло призналась Мередит. Щеки у нее запылали еще сильнее, а Флаг посмотрел на нее, склонив набок голову. В глазах у него загорелся озорной огонек.
– Похоже, тебе много чего не разрешают, – заметил он.
– Не надо! Это не ее вина! – одернула Мария брата.
– Пойдем! Рискни. Или ты просто боишься? – спросил Флаг, поднимая одну бровь.
Мередит с вызовом взглянула на него:
– Вовсе я не боюсь! Просто… – Она поколебалась. Она боялась, это правда. Боялась, что ее отсутствие заметят, боялась вспышки гнева матери. Но вполне можно было улизнуть, а потом вернуться незамеченной. Должно очень уж сильно не повезти, чтобы попасться.
– Трусишка, трусишка и размазня! – насмешливо пропел Флаг.