Это всего лишь мое имя. Анна, Анюта, Анечко-деточко. Анна, а вовсе не Детёныш. Изабо просто отстранилась от меня, разжала руки и даже не дала себе труд посмотреть, как я лечу вниз, кувыркаясь.
Назло тебе не разобьюсь.
А китёнок и вправду красивый. Трогательный. Еще секунду назад я готова была избавиться от него, но теперь…
В конце концов, это подарок.
Непослушными пальцами я приоткрываю колечко замка и завожу цепочку за шею. Всё, дело сделано. Интересно, как быстро медальон обнаружит Ма? Ведь снимать китёнка я не собираюсь.
* * *
Ма заметила его дня на два раньше, чем сказала мне об этом. Видимо, два дня ушли на проработку тактики: как бы половчее выведать у Анечко-деточко, откуда у нее такой попсовый медальон. Но так, чтобы это не выглядело допросом с пристрастием.
– Какая интересная штучка, – нейтральным голосом сказала Ма за завтраком, разглядывая мою шею.
– Ты о чем? – получилось в тон и так же нейтрально.
– Я о твоем новом украшении.
– А-а… Вот, купила. В ларьке, где газеты продаются.
– И за сколько же ты его купила?
– Не помню. Кажется, за полтинник.
– За полтинник?
– Ну, или дороже. Рублей на десять. Там была распродажа бижутерии. Симпотная вещичка, да?
Ма подозрительно прищурилась.
– Значит, бижутерии?
– А ты что подумала?
– Как-то на бижутерию это мало похоже.
– А на что похоже?
– Это ведь золото, детка. – В голосе Ма послышались трагические нотки. – Твоя мать не настолько глупа, чтобы не разбираться в этом.
– Ма… Ну сама подумай, откуда золото в обычном уличном ларьке?
– Вот и я удивляюсь. И другое удивляет не меньше: откуда у моей дочери деньги на золотые украшения?
– Версия с бижу не прокатила? – Я сочувственно посмотрела на Ма.
– Придумай что-нибудь другое. Поправдоподобнее.
– Кредит отпадает?
– А сама как считаешь?
Ма рассмеялась особенным смехом, известным в узких семейных кругах как «доверительно-дружеский».
– Нашла на улице?
– Уже лучше. И могло бы прокатить. Если бы ты с самого начала так и сказала, а не придумывала бы дурацкую историю про ларёк. Ты же знаешь, детка…
– …маленькая ложь рождает большое недоверие, – закончила вместо нее я.
– Итак.
– Далась тебе эта штуковина.
– Итак, – снова повторила Ма.
– Ну, хорошо. Это подарок.
Ма молчала так долго, что я успела доесть хлопья и налить себе чаю.
– Я должна о чем-то беспокоиться? – наконец спросила она.
– Нет.
– Кстати. Ты так и не познакомила меня со своим мальчиком.
Давай, Анечко-деточко!..
– Мы больше не встречаемся.
– Вот как?
– Он меня бросил. Это был его прощальный подарок.
– Хочешь об этом поговорить, детка?
– Я в порядке, Ма.
– Не думаю, что тебе следовало принимать…
– Почему нет? Должна же быть какая-то компенсация за душевные страдания? С паршивой овцы хоть шерсти клок.
Ма смотрит на меня так, как будто видит впервые. И увиденное ей не очень-то и нравится. Для девочки, которую только что бросил мальчик, я веду себя слишком… э-э… цинично. Ма вообще против цинизма, она считает его разрушительным. Если человек решил удариться в цинизм – значит, с ним не все в порядке…
Со мной все в порядке.
Настолько в порядке, что я даже начинаю думать о Ба: сейчас бы она точно не сказала «Ничего от Новиковых». Возможно, я бы даже заслужила ее одобрительную ухмылку.
Вестей от Из нет.
Ее обещание писать не стоит ничего. И закидывать Изабо эсэмэс («пришли мне свое мыло») бессмысленно. Единственный номер телефона, который я знаю, выдает противоречивую информацию: сначала абонент находится вне зоны действия сети, затем он оказывается заблокированным. Но я еще на что-то надеюсь, сочиняя в уме длинные письма и подписи к ним:
Ччччмоке
скучаю. глаза щенка
вот такие дела
целую. и еще. и сюда. и вот здесь.
take care. bye
не целуюсь
Следующий этап («абонент в сети не зарегистрирован») воспринимается как данность. Изабо существует отдельно от нашего города. И от страны, наверное, тоже. И от Аргентины, о которой мне теперь известно практически все, вплоть до отметки 42 градуса южной широты. За ней расположен полуостров, название которого я ни за что не запомню.
Я учу испанский.
Я пишу роман. Ну… Это громко сказано. Накарябано всего четыре главы, три под большим секретом прочитаны Котовщиковой. Котовщикова считает, что я гений, но нужно что-то делать с сюжетом. Он смахивает на сюжет нескольких фильмов, названия которых вертятся у нее в башке, вот только ухватить их невозможно. А еще ей не нравится засилье байков, ружей «Кригхофф» и имя главной героини. Менять имя я не собираюсь даже в угоду своей лучшей подруге: весь его смысл состоит в том, что в нем не упоминается Изабо.
Ни в одной букве.
В моей жизни есть и другие изменения, и Изабо страшно удивилась бы, узнав о них…
Нет.
Нет-нет-нет.
Она никогда и ничему удивляется, а уж тем более, если речь идет о давно забытом детёныше. Выкинутом на помойку за ненадобностью. Но детёныш-то ничего не забыл (пичалька! ☹☹☹). Он постоянно прислушивается к разговорам Ма и Папито, не обсуждают ли они частную жизнь дяди Вити и его «шлюхи-жены»?
Обсуждают, хотя и не так часто, как мне хотелось бы.
– Что и требовалось доказать. – В голосе Ма чувствуется удовлетворение. – Она наконец бросила этого пентюха.
– Не факт. – Папито, как всегда, осторожен в оценках.
– Да что ты! Краля не показывается уже второй год. Какие еще факты тебе нужны?
– То, что ее не было на семейных торжествах, – еще не показатель. Ты сама соглашаешься участвовать в них со скрипом.