– Странное у вас имя, – сказала я, когда мы вырулили в коридор.
– Ты полагаешь?
– Ну, Карина – еще куда ни шло. Даже красиво. А Габитовна – это что такое?
– Отчество, – коротко ответил робот-андроид. – Если оно тебя смущает, можешь звать меня Карина.
– А можно я буду звать вас КарГа? Такой… сокращенный вариант от имени и отчества…
Выпалив это, я остановилась и пристально посмотрела на Карину Габитовну. В тайной надежде, что у робота-андроида перегорят предохранители и он задымится.
Но возгорания не произошло.
– Тогда я буду звать тебя маленькой сучкой. Ты не против?
– Смущает слово «маленькая», – бестрепетно ответила я. – Не такая уж я маленькая, если разобраться.
– Ты права. Тогда просто – сучка.
Неизвестно, чем бы закончился наш разговор, если бы на горизонте не появилась Ма. Она стояла в холле, уже облаченная в пальто и застегнутая на все пуговицы. В руках Ма держала мою куртку.
Нас выперли, ага. Кто бы сомневался.
В прошлом году мы ночевали здесь, в гостевых комнатах, и уехали на следующий день с утра. Теперь, после моих показательных выступлений, никто даже не подумал оставить «Анатолия-Софью-Анну-Артёма», несмотря на снегопад, приближающуюся ночь и плохую дорогу. Представляю, что успела наговорить родителям Ба, прежде чем Ма застегнула пальто на все пуговицы.
Нет, не представляю.
– Сколько можно ждать тебя, Анна! – Ма прожгла меня взглядом.
Анна. Ого. Всё серьезно.
– Уже уезжаем? – Я постаралась придать своему голосу беспечность. И даже наивность, свойственную Анечко-деточко периода кукольного дома и воскресных катаний на карусели в «Диво-острове».
– Да. Марш в машину.
Затем Ма повернула голову в сторону робота-андроида, и голос ее смягчился:
– Спасибо, что нашли ее… э-э…
– Карина, – подсказал робот. И, слегка подтолкнув вперед, прошептал мне в затылок: – Прощай, сучка.
– Ага. Прощайте, – так же шепотом ответила я. – Думаю, больше не увидимся.
* * *
Первые полчаса мы ехали в полном молчании. Папито за рулем, Ма – рядом с ним, на пассажирском сиденье, а мы с Тёмой – сзади. Тёма давно уже спал в своем детском кресле, а я слушала музыку в наушниках.
По обыкновению последних полутора лет – испанскую.
С тех пор, как от Из нет вестей, я учу испанский, да.
¿Por qué? ¿Por qué no estás aquí? – грустили «Почилл» и Жанаина,
Почему, почему тебя здесь нет?
Эти слова я написала тебе.
Почему? Ведь ты нужен мне.
Слушай!
Я пою тебе эти слова.
Забывшись, я даже стала подпевать «Почиллу», в том месте, где «мое одиночество – это ты». И пришла в себя только тогда, когда Ма перегнулась через сиденье и стала дергать меня за полу куртки.
– Совсем уже? – голосом, не предвещающим ничего хорошего, отчеканила она.
– Подумаешь… Уже и спеть нельзя.
– Поражаюсь твоей наглости, Анюта. Сотворить такое, а потом песенки распевать? Ты хоть знаешь, сколько стоил этот проклятый фарфор?
– Как алмаз «Граф Орлов»? – предположила я.
– Господи ты боже мой! – Ма судорожно приоткрыла рот, как будто ей не хватало воздуха, а потом обратилась за поддержкой к Папито: – Ты только посмотри на эту засранку! Она еще и издевается. Подожди, доберемся до дома.
Призрак офицерского ремня встал передо мной в полный рост.
– Только не пряжкой, – сказала я.
– Что?
– Пряжкой бить не надо.
– Вот и что прикажешь с ней делать, дорогой?
Папито молчал. Ма вздыхала и раздувала ноздри, но тоже молчала. Так мы проехали еще минут пять, а потом…
– По-моему, это было круто! – Папито ударил ладонью по рулю. – Нет, это было просто здорово!
И засмеялся. Сначала тихо, как будто про себя. А потом – все громче и громче. Через пару мгновений он уже ржал в голос. Ма посмотрела на него со страхом. Затем страх сменило недоумение, но в конечном итоге заулыбалась и она.
– Нет, Сонь, это была фантастическая сцена, разве не так?
– Да я вообще очумела. – Теперь Ма тоже смеялась, вторя Папито.
– Жаль, не засняли эту феерию!
– Нужно было все там разнести к чертям!
– К чертям, точно!
– И шторы поджечь! – веселилась Ма.
– И высадить пару стекол! – веселился Папито.
– И скрутить краны!
– И сорвать в ванной занавеску!
– И… и выбросить телек с третьего этажа! На голову ее охраннику! – Воображение Ма заработало с бешеной скоростью.
Они никак не могли остановиться, предлагая все новые способы расправы с ненавистным домом Ба. А я пыталась припомнить, когда видела своих родаков такими отчаянно-веселыми. Пыталась – и не могла.
Отсмеявшись, Ма всё-таки вспомнила о том, что родители не должны поощрять детский вандализм.
– Но на будущее учти, Анюта, – согнав с лица улыбку, сказала она. – Крушить посуду, поддаваясь неконтролируемым импульсам, – последнее дело. Ты уже взрослая и должна держать себя в руках. Обещаешь мне?
– Я постараюсь, Ма. Только думаю, что в следующий раз нам поставят бумажные тарелки.
– И всучат пластиковые вилки, – поддержал меня Папито.
– Да ну вас! – снова улыбнулась Ма.
Мы проехали еще немного, и когда в своем кресле зашевелился и открыл глаза Тёма, Папито неожиданно съехал на обочину. И выключил двигатель.
– Что случилось, дорогой?
Ма коснулась плеча Папито, и он накрыл ее руку своей ладонью:
– Снег.
– Снег, – зачарованно повторила Ма.
– Выйдем ненадолго? Подышим воздухом?
Не дожидаясь ответа, он выбрался из машины и прошел чуть вперед. А затем спустился с обочины вниз – туда, где простиралась снежная целина. И, стоя почти по колено в снегу, помахал нам рукой:
– Идите сюда!
Мы с Ма подхватили Тёму и спустя пару минут присоединились к Папито, который уже успел подготовиться: первые три снежка полетели в нашу сторону. Мне удалось увернуться, но Ма оказалась вовсе не такой ловкой: снежок угодил ей в плечо.