И все повторялось заново: «Укажите название судна, должность, звание». «Оказать содействие!»
Катя ничего этого не знала. Истомин в Петербурге сказал, что Муромцева разжаловали до матроса какой-то там статьи, а какой – Катя не запомнила и о специальности ничего не знала. Она вообще ничего не знала о последних годах Алексея.
Однажды, стоя перед капитаном третьего ранга, она вспомнила, что Алексей служил механиком на императорской яхте, но она побоялась сказать: а вдруг это навредит Алексею? В очередной раз получился пшик, и Кате стало жалко себя. Проехать десять тысяч верст, чтобы столкнуться с непониманием и бессердечностью…
Но, как уже было однажды, хорошие люди встретились у нее на пути. Видя ее слезы, к ней как-то подошел немолодой матрос, служащий сторожем при штабе. Он и дал ей надежду. Сторож любил выпить и за поллитровку согласился выдавать ей на ночь одну или две коробки с послужными списками. У него были ключи от архива, и он просто брал коробку с полки и выносил из здания. Встречались они вечером. Катя передавала бутылку, а сторож – коробку. Утром коробку она возвращала.
За ночь ей предстояло просмотреть более пятисот карточек, выискивая Муромцева. Первая проблема была в том, что фамилии не были систематизированы по алфавиту. А вторая – в том, что она слишком много тратила времени на дорогу. Больница была расположена посередине между штабом и ее квартирой. И Катя с разрешения Заславского перебралась в больницу, где во множестве пустовали комнаты-палаты.
Узнав о намерении съехать, хозяин комнаты сбросил рубль, но это не смогло изменить ее решения. Цена для нее была уже не важна. Для нее важным было время. Время, которое она потратит на всю картотеку флота: «Петропавловск», «Полтава», «Севастополь», «Ретвизан», «Победа», «Пересвет», «Цесаревич», «Баян», «Паллада» и еще десятки крейсеров и миноносцев. От этого захватывало дух, если думать о мощи российского флота. У нее же замирало сердце, когда она представляла, что ей придется потратить на это несколько месяцев.
Стемнело, когда она свернула за угол здания штаба. Где-то далеко лаяли собаки. Катя пошла по тропинке к мостику через незамерзающую Лунхе. В сумке лежала коробка с послужным списком броненосца «Полтава».
Чтобы не сойти с ума от бессонных ночей, она стала напрашиваться на ночные дежурства, а днем спать. Между операциями и обходами она листала списки, выискивая своего любимого. Через неделю о «причуде новой докторши» узнала вся больница, и по возможности все стали ей помогать. Коробку делили на три-четыре части между персоналом и потрошили ее, выискивая никому не известного матроса, который прибыл в конце декабря в Порт-Артур. В том, что он приехал в Порт-Артур, не было никаких сомнений. Доктор Полянский выудил в штабе списки пополнения, прибывшего на пароходе «Аргунь», и в них был матрос второй статьи Алексей Муромцев, а вот куда он потом делся – этого не знал никто.
* * *
Стукнула дверь, впуская морозный воздух. В комнату вошла Надежда Марковна – пожилая санитарка, дежурившая вместе с Катей. На ней было драповое пальто, из-под которого торчал белый халат. Волосы прикрывала белая косынка с красным крестом, а на согнутых руках она держала стопку березовых поленниц. Обила снег с валенок и с грохотом ссыпала деревяшки возле печи. Марковна присела рядом с печуркой, открыла дверцу и сунула туда пару чурок. Посмотрела, как огонь с неохотой пожирает промерзшее на морозе дерево, оставила незакрытой дверцу печи, встала и подошла к Кате.
– Ну, что «Полтава»? – Марковна расстегнула пуговицы и сняла пальто.
– Не числится. Я все думаю: а вдруг нет его здесь?
– А где же он?
– Во Владивосток отправили, назад в Кронштадт, в Севастополь перевели. Да мало ли куда могут матроса отправить.
– Эх, Катерина-Катерина!
Катя подняла голову и посмотрела на Марковну. За последнее время тоска измучила и иссушила молодую докторшу.
– Я сюда и приехала-то ради него, а увидеться не можем.
– Да найдется он. Как говорила моя бабка: «Не для того нашла, чтобы потерять».
– Дай-то Бог!
Катя и Марковна замолчали, смотря на языки пламени, прыгающие в печурке. В комнату вошел Полянский и протянул пачку листов.
– Здесь его нет.
Катя забрала списки и сунула их в коробку, вздохнула и зачем-то пододвинула к себе.
– Вы ничего не заметили? – Полянский кивнул в сторону окна.
– Нет, а что?
– Собаки не лают.
Они прислушались. На улице в самом деле была идеальная тишина. Марковна перекрестилась, встала и пошла к иконке, возле которой чуть теплилась лампадка.
– Тревожно как-то на душе, как перед грозой, – доктор открыл шкафчик и вынул оттуда банку со спиртом. Понюхал, передернулся и налил в стакан.
Катя посмотрела на часы. До утра было еще три часа. Обычно она выходила в пять, чтобы к шести быть возле штаба.
– Зря вы, Николай Семенович, неразбавленный спирт пьете. Нутро сожжете и язву заработаете.
– Зато вся дрянь в кишечнике сдохнет, а там ее о-го-го сколько. – Полянский поднял стакан и посмотрел на свет. – Кстати, и вам советую. Воздух тут гнилой, и вода дрянная.
Одним залпом выпил содержимое и занюхал рукавом.
– Возле печки картошка в мундирах.
– Премного благодарен.
Доктор дошел до печки и присел возле чугунка. Развязал полотенце, которое было призвано сохранять тепло, и вынул ароматно пахнущую картофелину.
– А соль есть?
– На окне.
Пришлось идти к окну.
– Что читаете, Екатерина Андреевна? – крикнул он, отдергивая занавеску.
Катя подняла книгу. Это был справочник по военно-полевой хирургии.
– Серьезный труд. Ну и как он вам?
– Скучновато и терминов много.
– Ничего, разберетесь. У вас, Екатерина Андреевна, дар.
– Спасибо! – Катя чуть смутилась и опустила глаза.
«Боже, какая красота. Она ангел во плоти», – думал Полянский, чувствуя, что запал на Катю. И, несмотря на то что помогал ей в поисках ее жениха, внутренне он не желал их встречи. Он хотел, чтобы Муромцева отправили назад в Кронштадт, списали на берег, произвели в офицеры и перевели в Россию. Куда угодно, только подальше от Порт-Артура и от Кати.
От грез его отвлек грохот шагов на крыльце. Кто-то довольно громко высморкался, обил снег с сапог и толкнул дверь. Скрип петель вызвал нестерпимое желание посмотреть на часы: ходики показывали два часа ночи. То, что эти шаги не несли ничего хорошего, Полянский понял сразу и потянулся за еще одной порцией спирта.
В дверях вырос казак.
– Сшибешь, леший, – только и успела крикнуть Марковна, отстраняясь от него.
На казаке была мокрая шинель и клочковатая от дождя папаха.