Территория порта и сам город освещались от центральной портовой электростанции. Почта и телеграф были в Старом городе, здесь же находился ресторан «Саратов», гостиница «Звездочка» и железнодорожный вокзал. Порт-Артурский сводный береговой госпиталь, морской лазарет, городская лечебница и больница Мариинской общины сестер милосердия, редакция, типография и книжный магазин. За рекой в поросшей ивняком лощине располагался Суворовский плац, а сразу за ним между деревьями виднелись православные кресты русского кладбища.
* * *
Под полотняным навесом длинной лентой вытянулись столы, за которыми сидели наши благодетели: офицеры и чиновники от военно-морского ведомства, разбирающие и распределяющие пополнение. К столам, словно змеи, тянулись длинные очереди из новобранцев, пересыльных и старослужащих, сошедших на берег с «Аргуни» и «Сишана» – парохода, пришедшего вслед за нами из Владивостока.
Парусиновый чемодан стоял возле моих ног. В правой руке я сжимал карточку матроса: этакий послужной список. Декабрьский ветер чуть шевелил ленточки на бескозырке и задувал в широкие штанины, которые матросы на своем языке называли «клеш».
Громыхнув башмаками по деревянному настилу, от стола отошел получивший направление Михалыч. Прощаться было не принято, особенно с теми, кто ожидал своей очереди. Он махнул мне рукой и пошел к берегу разыскивать баркас, приписанный к кораблю, на который его назначили.
Очередь колыхнулась. Новобранец, стоящий передо мной, подхватил чемодан и шагнул к столу, протягивая карточку. Я переступил и стал на его место, готовясь получить распределение и отправиться в неизвестность.
Хотя сама эта неизвестность отчасти мне была известна и можно было с определенной долей вероятности предсказать ход дальнейших событий. Через три-четыре года, при достаточной моей расторопности и исполнительности, я получу чин кондуктора, а еще через полгода – погоны мичмана. О карьере адмирала не может быть речи, но, вернув погоны, я смогу спокойно выйти в отставку и долгими зимними вечерами, сидя у камина, рассказывать детям, за что их папашу разжаловали в рядовые. В принципе я и сейчас мог бы оставить службу, но уйти в мирскую жизнь флотскому офицеру с приставкой «бывший» было для меня нереально. Дело скорее не во мне, дело в Муромцеве-старшем. Последнее время он просто помешался на службе и на традициях нашего рода, отдавших Российскому флоту почти сто пятьдесят лет. Уйти в отставку рядовым означало убить его наповал. Это было сверх моих сил, и поэтому я с завидным терпением переминался с ноги на ногу, ожидая решения своей участи.
– Карточку! – крикнул мордастый офицер с погонами капитана третьего ранга и, не глядя на подошедшего новобранца, забрал из его рук документ и кинул на стол. – Фамилия? Имя? – Офицер открыл журнал учета.
– Белоногов Иван. – Голос у новобранца осип – то ли от волнения, то ли от холодного ветра, дующего с залива.
– Специальность? – Офицер лихо черканул в карточке и, наклонившись к соседу по столу, что-то сказал ему на ухо. Тот глянул на новобранца и рассмеялся – нагло и откровенно.
– Из крестьян мы.
– Оно и видно, что из холопов, – офицер хамил, и мне захотелось вступиться за бедолагу.
Ну не имел он права так себя вести, не имел.
Вся моя сущность сжалась, и внизу живота заныло от ощущения несправедливости и адского желания дать ему в морду. Я помотал головой, отгоняя от себя глупую и навязчивую идею, от которой мне прока было бы ноль. В лучшем случае карцер, в худшем – еще один военно-окружной суд и, как следствие, каторга. Было ощущение того, что судьба втягивает меня в некую игру, где мне отводится роль винтика, который не хочет крутиться в нужном направлении и в любом случае должен что-то сломать, а в худшем – изменить ход истории.
Вот это я вывернул!
Ну прямо полководец какой или стратег от большой политики, от которого зависит судьба мира. Мне стало смешно, и я перевел взгляд на залив, где в утренней дымке барражировали катера, развозя пополнение по кораблям, маячившим на рейде.
– Кочегаром на «Варяг», – услышал я вердикт, вынесенный новобранцу, а стук печати известил о зачислении его в штат Второй Тихоокеанской эскадры. Повезло парню. Хороший крейсер с хорошими традициями и отличным капитаном.
– Следующий!
А вот это уже касалось лично меня. Ноги налились свинцом, как будто мне семь лет и я впервые переступаю порог Морского кадетского корпуса. Я преодолел секундную слабость и нагнулся, поднимая с настила чемодан. Одни и те же движения следуют за выкриком «Следующий!»: нагнулся, взялся за ручку и выпрямился, держа в левой руке свой нехитрый скарб, а в правой – свою послужную карточку. Шаг к столу, протянутая карточка – и тут же наклон, ставящий чемодан на помост.
– Фамилия? Имя?
– Муромцев Алексей.
Никаких отчеств и приставок, такой удел рядового и в армии, и на флоте.
Офицер-распределитель вписал меня в журнал учета и задал свой сакраментальный вопрос:
– Специальность?
– Инженер-механик, – бойко выдал я, наблюдая, как в его глазах появилась легкая поволока, говорящая о том, что капитан третьего ранга близок к обмороку. «Какой инженер, какой механик?» – крутилось у него в голове, разрушая его мозг и стереотипы. На вопрос «специальность» следует отвечать: «Из крестьян» или «Из мещан», или, на крайний случай, «Из рабочих». Но никак не «инженер-механик», что само по себя является прерогативой дворян. Того самого класса, с которым только он один себя и отождествляет.
Зубы скрипнули, он сдержался и не упал.
– Заряжающим на «Стерегущий».
Вот это он меня уделал. Плевать, что в карточке был мой послужной список. Он ее даже не читал. Правильно. А зачем ее читать? Зачем флоту профессионалы – инженеры, механики? Незачем, рассудил капитан третьего ранга и сунул меня заряжающим. Я не в обиде, послужим и заряжающим, только ради чего добавлять в кашу деготь? Ради того, что тебе не по душе мой ответ или тебе не понравился лично я. Так при чем тут флот?
* * *
– Зачислите Муромцева на «Варяг»!
Я это не говорил… Поднял глаза – и обомлел. За спиной офицера стоял Всеволод Федорович Руднев – командир крейсера «Варяг». Руднева я знал лично. Он когда-то служил с отцом и несколько раз гостил у нас в имении.
Я перевел взгляд на капитана третьего ранга. Он смотрел на меня как на чудо, не понимая, как я мог ослушаться и что-то там брякнуть, пытаясь внести корректировку в его окончательное решение. И еще я видел, как его лицо покрылось бурыми пятнами, во рту скопилась слюна, а в горле заклокотала ярость, готовая обрушиться на меня горной лавиной.
– Ты что, плохо слышишь?
Это была еще не ярость. Это была прелюдия, раскачивающая его спящее эго. Он сделал ход и ждал моего ответа, чтобы перейти в атаку. Хотя, по существу, мой ответ ему был не нужен. Ему нужна была передышка, чтобы собраться с мыслями и решить, чем меня размазать по пристани – словом или табуреткой.