После обеда он подошел к ней, надеясь хотя бы на тайный жест, – он не забыл их жаркое свидание в больнице. Но она лишь раздраженно отмахнулась.
– Ты сам еще не знаешь, – выдохнула она наконец, – но ты такой же, как они.
В некотором смысле он даже испытал облегчение: София останется его мадонной. Она была предметом любви и в качестве такового должна оставаться недоступной, бестелесной. Кстати, ее запахом был запах мрамора в глубине склепа. Запах ладана, напоминающий о смерти и вечности.
Эрван вернулся к толстенным папкам Фарабо. Он брался за них каждый день после обеда, как за сакральные тексты – черную библию.
Одна деталь от него ускользнула. Некая аномалия мелькнула, и он не сумел ее удержать. Теперь он искал не ответ, а вопрос.
И нашел его в воскресенье, за несколько часов до того, как покинуть остров.
Отец грузил речную тележку, которая была единственным средством транспортировки на Бреа (машины там были под запретом). Собранные на огороде артишоки, свекла, пастернак, брюква.
– Вы уезжаете со мной? – удивился Эрван.
– Нет, но пока я отошлю хоть это на большую землю. Ты готов? Сумку собрал?
– Все в порядке.
– Поторопись. Пропустишь катер на приливе.
– Я хотел кое о чем поговорить с тобой.
Морван приглашающе распахнул ладони в перчатках:
– Слушаю тебя.
– Катрин Фонтана – тебе это что-то говорит?
Старик нагнулся, чтобы подхватить корзинку с устрицами, которую пристроил на тележку. Испарения морской воды и водорослей поднимались вокруг них влажными столбами.
– Не начинай по новой, – проворчал он.
– Катрин Фонтана, ты знаешь, кто это?
– Конечно. Седьмая жертва Человека-гвоздя.
– Согласно стенограммам процесса, она была убита между двадцать девятым и тридцатым апреля семьдесят первого года. Ее тело нашли в двух километрах к югу от Лонтано, рядом с рабочей площадкой лесопильного завода SICA, на котором тогда работал Фарабо.
Морван воздвигся перед Эрваном, уперев кулаки в боки:
– Это мое расследование, не забудь.
– Я сделал несколько звонков. Ты знал, что та компания все еще существует?
– Это одна из самых больших лесопилен в Катанге. К чему ты клонишь?
– В апреле семьдесят первого Фарабо послали в район Мванзиги – местечка более чем в ста километрах к югу от Лонтано.
– Его командировка закончилась двадцать восьмого апреля. Он мог назавтра вернуться в Лонтано.
Эрван улыбнулся:
– Пройдемся по пляжу?
– Лучше помоги мне.
Вдвоем они погрузили на тележку корзинки с устрицами, несколько китайских тыкв и обычную тыкву. Морван положил сверху собранные Мэгги букеты хризантем и агапантусов. Потом стянул резиновые перчатки и посмотрел на часы:
– Пропустишь катер.
– Будет еще один, на отливе.
Они вышли на черный галечный пляж. Вдали из разрыва в тучах вырывались сияющие лучи.
– Я связался с SICA.
– Только не говори мне, что они сохранили тогдашние ведомости.
– Конечно нет. Но сама их деятельность не очень изменилась за последние сорок лет.
– И что с того?
– Фарабо занимался разведкой на местности к северу от Мванзиги. В таких случаях сначала прокладывают просеки, чтобы переправить оборудование.
Морван не сдержал раздражения:
– Черт, только не надо рассказывать мне про джунгли. Давай к делу.
– За месяц Фарабо должен был углубиться в джунгли километров на двадцать, двигаясь в сторону Лонтано. Значит, к концу командировки он был в восьмидесяти километрах от города.
– Ладно. И что?
– Невозможно, чтобы он вернулся раньше чем через неделю.
– Он мог сесть на самолет.
– В том районе никогда не было взлетной полосы.
– В машине у него ушло бы меньше двух дней.
– Тоже нет. Это было в сезон дождей. На сегодняшний день там проложили асфальтированную дорогу, но тогда были только латеритные тропы.
– К чему ты ведешь?
Эрван решил бросить вызов:
– Я не буду «рассказывать тебе про джунгли». По таким тропам в сезон дождей больше чем на двадцать километров в день не продвинешься, даже если не учитывать поломок, поваленных деревьев и того, что в любой момент машина может забуксовать. Фарабо не мог быть в Лонтано тридцатого апреля.
Морван покачал головой и остановился, глядя на солнечные лучи, втягивающиеся обратно в тучи, как пальцы сжимающейся руки.
– Это не он убил Катрин Фонтана, – заключил Эрван.
– Ничего не понимаю в твоих россказнях.
– А я думаю, наоборот, прекрасно понимаешь. Ты первым пришел к выводу, что Фарабо не убивал ту женщину. Я даже думаю, ты знаешь настоящего убийцу и в свое время покрыл его.
Отец перевел глаза на море, на линию горизонта: суровый пейзаж, скалы и буруны, объединившиеся против ветра.
– Ты говоришь о событиях, которым больше сорока лет: существуют и сроки давности.
– Срок давности – это для судей. Не для людей.
В голове вспыхнула картинка: холодильная камера клиники «La Vallée». Бессмертные клетки. Он не нуждался в жидком азоте, чтобы сохранить свои собственные: кровь отца текла в его венах, его азотом была ненависть.
– Я взял отпуск, – продолжил он. – И уезжаю в Африку, чтобы снова заняться делом Фонтана.
– Если ты сделаешь это, ты навсегда погубишь нас.
– Кого?
– Меня, свою мать, своего брата и свою сестру.
– А если не сделаю, то навсегда погублю себя.