Я мысленно поставил себя на его место и решил, что, пожалуй, тоже отказался бы принимать на веру подобное заявление.
– Все дело в червоточинах, — приступил к обстоятельному объяснению Николка. Любил он это дело. — К моменту старта «Гауди-11» техника подпространственных переходов была еще плохо отработана. Во время одного из переходов произошел сбой. Вполне возможно, что уже после первого подпространственного прыжка «Гауди-11» оказался в иной Вселенной.
– Как это в иной? — спросил Мудар.
– Ты что, никогда не слышал теорию о множественности параллельных миров? — налетел на него Серега, который до прихода Мудара успел с помощью Николки обстоятельно разобраться в данном вопросе.
– Слышал, — как-то не очень уверенно ответил Мудар.
– Ну, вот в одну из таких параллельных Вселенных и угодил после прыжка «Гауди-11».
– А после второго прыжка они переместились в третью Вселенную, — добавил я. — То есть «Гауди-11» вернулся назад, на Землю. Только это была уже другая Земля, с другой историей.
– Сами-то старики это сразу поняли, — сказал Сергей. — Но договорились никому об этом не рассказывать.
– Почему? — спросил Мудар.
– Потому что сами они были родом со старой Земли, — ответил ему Николка.
– Должно быть, они полагали, что нам будет легче жить, зная, что где-то очень далеко существует наша далекая прародина, — сказал Сергей. — И когда-нибудь оттуда непременно прилетят новые поселенцы.
– Они думали, что таким образом передают нам свою миссию, — уточнил я.
– Ага. — Мудар озадаченно почесал затылок. — И что нам теперь с этим делать?
Мы все молча переглянулись. Вопрос, заданный Мударом, был гораздо серьезнее того, с которым мы пришли в дом к старику Федоту. Прежде мы хотели только удовлетворить свое любопытство, теперь же нам предстояло принять решение за всю общину.
– Послушайте, — сказал Николка, — а ведь никому, кроме нас, нет дела до того, что прятал в своем доме старик Федот.
– Ну и что? — посмотрел на него Сергей.
Серега — тугодум. А вот я сразу понял, что хотел сказать Николка.
– Выходит, что это все, — Николка сделал широкий жест рукой, указывая на компьютеры, на коробки с мемори-чипами, на стеллаж с папками с аккуратно подшитыми документами, на все, что еще могло быть спрятано в доме последнего старика, — это никому не нужно.
– И что ты предлагаешь? — снова задал вопрос Серега.
– Может, сжечь все это на фиг? — тихо произнес Мудар. — Мы живем на своей Земле, а то, что прятали от нас старики, — история чужого мира.
– Который остался где-то в другой Вселенной, — добавил я.
– У вас как с головами-то? — озадаченно посмотрел на нас с Мударом Николка. — Может, тогда и посадочный модуль, что у озера стоит, тоже взорвать? И кладбище стариков с землей сровнять? А с кораблем, что до сих пор на орбите висит, что делать прикажете?
– Почему мы вообще должны все это от кого-то скрывать? — непонимающе развел руками Серега.
– Потому что это никому не нужно, — сказал я.
Мы спорили еще минут двадцать и в конце концов решили собрать все архивные материалы, что хранятся в доме старика Федота, и оттащить их в посадочный модуль. Николка сказал, что в модуле подходящие условия для долгосрочного хранения архивов. Вот пусть они там и лежат до тех пор, пока кому-то не понадобятся. Хотя мне так кажется, что никто ими заниматься не станет. Ну и что с того, что старики прилетели с другой планеты, находящейся в иной Вселенной? Мы-то все родились здесь, на нашей Земле. Откуда тут взяться ностальгии!
В кармане у меня заверещал мобильник. Звонила мать.
– Дима, звонил отец, — быстро заговорила она. — Он собирается остаться на пастбище еще на пару дней. Хочет, чтобы и ты к нему подъехал.
– Понял, мама, я ему перезвоню, — ответил я.
– Не перезвоню, а немедленно отправляйся! — повысила голос мать.
– Договорились. — Я решил, что лучше не спорить. — Ты знаешь, старик Федот действительно умер.
– Ну и хорошо, — тут же ответила мать.
– Почему хорошо? — удивился я.
На этот раз ответ последовал не сразу. Должно быть, мать сама задумалась над тем, что сказала.
– Не знаю даже, — произнесла она наконец. — Само как-то вырвалось… Но мы всегда будем помнить стариков.
Конечно, мы будем их помнить. Вот только планету непременно назовем по-своему.
Многое и другое сотворил Иисус:
но если бы писать о том подробно,
то, думаю, и самому миру
не вместить бы написанных книг.
От Иоанна. Святое благословение.
Глава 21. Стих 25
Живым не дано знать, что такое смерть, а для мертвых понимание этого уже не имеет значения. В смерти нет страдания. Точно так же, как не несет она с собой и избавления от страданий. В смерти нет ничего. Потому что смерть — это небытие. Но совсем не в том смысле, как понимают это живые. Небытие, дверь в которое открывает смерть, невозможно описать словами, потому что ТАМ не существует ни слов, ни образов, ни движения.
Людям, стоящим у смертного одра друга или родственника, кажется, что они видят процесс умирания. На самом же деле смерть — это один бесконечно короткий миг, за который просто невозможно что-либо почувствовать или осознать. Смерть — это не переход к новой жизни, а разделительная черта, переступить которую никому и никогда не удастся, потому что в момент смерти даже само время превращается в ничто. В момент смерти человек оказывается в финальной точке, к которой движется мироздание, — после нее уже никогда ничего не будет. Едва лишь соприкоснувшись с ней, мысли, чувства, желание, которыми жил человек, в одно мгновение превращаются в АБСОЛЮТНОЕ НИЧТО.
Так происходит со всеми. Так было и со мной. Я не знал о том, что умер, до тех пор, пока вдруг не услышал слова, обращенные ко мне:
– Лазарь! Иди вон!
Я не мог понять, откуда доносятся эти слова, потому что не знал, где нахожусь. Но голос, который произнес их, был столь требователен и такая властная сила звучала в нем, что я, помимо желания и воли, сделал попытку подняться. Сделать это оказалось невероятно трудно — я не чувствовал своего тела. Но зато теперь я знал, что был жив, хотя пока еще и не понимал, как это могло случиться, потому что вместе с осознанием собственного бытия ко мне вернулись и воспоминания.
Я вспомнил о страшных болях в животе, мучивших меня на протяжении одиннадцати дней. На двенадцатый день я лег и уже не смог подняться. Сестры, Марфа и Мария, как могли старались облегчить мои страдания. Но мне уже ничто не могло помочь. Под вечер, за час до захода солнца, я умер.