– Освоила подножный корм, – сказал доктор, не отрываясь от монографии.
– Именно, – кивнула женщина. – Ей ведь нужны питательные вещества, а тут столько насекомых, прочей фауны… растения, опять же… Что там творилось, никто не знает, все были заняты эвакуацией и созданием карантинной зоны. А биомасса проела грунт довольно глубоко и получилось… болото. Теперь тут такая своеобразная экосистема образовалась…
– Иногда оно пытается выбраться из карантинной зоны, – добавил доктор, – поэтому по периметру всегда дежурят инженерные войска с огнеметами. Да и патрульные дирижабли непременно отслеживают, не начинает ли где пузыриться… Мы будем останавливаться на станции Института – посмотрите, каково там. И не удивлюсь, если половина пассажиров третьего класса – биологи, которым удалось выбить сюда командировку.
– Да, как только немного разогнали комарье и построили Институт, там стало людно – войска, ученые… – кивнула Каролина. – Ах, там так интересно!
Дэвид невольно поёжился.
– Не беспокойтесь, – сказал ему Бессмертных. – Сейчас здесь довольно спокойно, а поезд отлично защищен.
– Да, я слышал, – кивнул стажер и отодвинул занавеску: сегодня окна в вагоне-ресторане отчего-то были зашторены, а юноше было интересно взглянуть на знаменитые болота.
– Только не за завтраком! – предостерегла госпожа Кисленьких, но опоздала – Дэвид вдруг шарахнулся, едва не налетев на Бессмертных. – Ну я же предупреждала…
– И стоило волноваться? – буркнул Немертвых. – Стекла бронебойные.
– Д-да… – ответил Дэвид, завороженно глядя на размазавшегося по этому самому бронебойному стеклу комара размером с хорошего воробья. Ему показалось, что глазки насекомого до сих пор горят жадным огнем, а с кончика хоботка, больше напоминающего шило, капает яд. Дубовны поспешил задернуть занавеску. – Я, пожалуй, всё-таки возьму шапочку… Для самоуспокоения.
– Для самоуспокоения – можно, – благосклонно кивнул следователь.
– И всё равно – не смотрите в окно, – предостерегла Каролина, – а то увидите еще что-нибудь, совсем аппетит отобьете…
– Ну уж не такой я слабонервный, госпожа Кисленьких! – нахмурился Дэвид, в шапочке из фольги имевший вид одновременно залихватский и забавный.
– Дэвид, я пошутила, – неотразимо улыбнулась та, и Дубовны заулыбался в ответ. – Конечно, имей вы нервический склад характера, господин Бессмертных не взял бы вас на стажировку! Ах, – спохватилась вдруг Каролина, – господа, я, пожалуй, покину вас, у меня ведь глава не дописана… Вит-Тяй, миленький, не окажете ли вы мне любезность? Принесите еще бутылочки три чернил – мои закончились, а у вас, я знаю, запас.
– Непременно, госпожа Кисленьких, – прогудел тот и поднялся. – Сей же момент доставим.
– Что бы я без вас делала! – воскликнула та и, цокая шпильками, умчалась, оставив за собой едва уловимый шлейф духов и будоражащие воспоминания.
Следом ушел поручик, отправившись выполнять поручение сиятельной госпожи.
– Пойдем и мы? – поинтересовался Руперт у сотрапезников, и в этот момент к их столику бочком приблизился проводник. Вид он имел крайне бледный, что само по себе настораживало.
– Господин Бессмертных… – произнес он полушепотом. – Господин Бессмертных… У нас несчастье!
– Опять? – поразился доктор. – Руперт, что за поезд вы выбрали? Несчастья сыплются одно за другим…
– Постойте, Теодор, – поднял руку следователь. – Что случилось, любезный? В чем дело?
– С господином Сверло-Коптищевым несчастье, – вздохнул проводник.
– Опять? – повторил Немертвых. – Хм… Может быть, он их притягивает? Стоило бы сбросить его с поезда… во избежание, так сказать.
– Теодор, вы сегодня кровожадны, – отметил Бессмертных. – Старые раны?
– Нет, – усмехнулся доктор, – готовлюсь писать разгромную статью по одному, с позволения сказать, научному труду.
– Настраиваетесь, – понимающе кивнул Руперт и снова повернулся к проводнику, переминавшемуся с ноги на ногу. – Так что там за несчастье с бедным господином Сверло-Коптищевым?
– Оно… оно произошло не совсем с ним, – выдал тот. – То есть, к счастью, совсем не с ним, а с его камердинером…
– Хм… – следователь нахмурился. – И что же именно произошло с этим… камердинером?
– Господин Бессмертных, это дело крайне деликатное, – проводник перешел на свистящий шепот. – Под угрозу поставлена честь самого экспресса!
– Это серьезно, – согласился тот и поднялся. – Пойдемте, побеседуем в более подходящем месте.
– А… если бы господин Немертвых тоже согласился присоединиться… – начал проводник. – Я опасаюсь, может потребоваться помощь, которую наш фельдшер оказать не в состоянии…
– Умеете вы заинтриговать, – вздохнул доктор и тоже встал, опираясь на новую трость. При свете дня она выглядела весьма нарядно. – Что ж, идемте. Ян, Берт… последите, чтобы никто не тревожил.
По пути к купе Сверло-Коптищева проводник вкратце обрисовал сложившуюся ситуацию.
По его словам, утром, когда большинство пассажиров, позевывая, потянулось завтракать, в вагоне раздался отчаянный вопль, скоро, впрочем, захлебнувшийся. Проводник решил было, что кому-то из тех, кто завтрак игнорировал, приснился страшный сон (многие ведь знали, через какие края пролегает путь экспресса), но тут же встрепенулся – кричали определенно в коридоре! Разумеется, он отправился проверить, все ли в порядке, и картина, представшая его глазам, ужаснула беднягу настолько, что только намертво вдолбленные инструкции позволили ему не потерять присутствия духа и нажать тревожную кнопку…
Через минуту по коридору вагона первого класса уже неслась, стараясь особенно не топать и не брякать о стены снаряжением, команда срочного реагирования с баллонами дезинсектора наперевес, а в дверях купе бился и отчаянно кричал камердинер Сверло-Коптищева, над которым с грозным гулом реял гигантский болотный комар, вонзая хоботок в податливую человеческую плоть…
Тут проводник вынужден был признать, что несколько увлекся рассказом, потому что реять комар уже не мог, до того насосался крови, а просто ползал по бедному камердинеру. Ну а тот умудрился сорвать голос первым же криком, а потому способен был только сипеть.
– Если бы не это, господа, – говорил проводник, отпирая дверь и пропуская следователя со стажером и доктора в купе, – если бы он продолжал звать на помощь, всполошился бы весь вагон, и происшествие не удалось бы сохранить в тайне!
– Это вам повезло, – согласился Бессмертных, разглядывая картину разрушений. – Кстати, а что с самим Сверло-Коптищевым? Что-то он подозрительно молчалив…
– Без сознания они, – робко подал голос фельдшер, стоявший рядом с жалобно стонущим камердинером. – На лбу шишка во-от такая!
– Очень любопытно, – сказал следователь, осторожно пробираясь к окну (в купе с прибытием подмоги стало тесновато). – Ничего, разберемся… Да, любезный, – повернулся он к проводнику, – вы, кажется, говорили о чести экспресса?