– Белла… – задумчиво произнес Людвиг Эрнст. – Белла… На мой вкус, очаровательно. Называйте ее так постоянно и, если она решит зваться именно так, вы это поймете.
– А если нет?
– Тогда вам придется придумать другое имя, – развел руками адвокат и поднялся. – Что ж, продолжим беседу чуть позже, мне еще нужно закончить с кое-какими бумагами… Руперт, было невыразимо приятно вновь побеседовать с вами и, надеюсь, я не злоупотреблю вашим гостеприимством, если присоединюсь к вам не только за обедом, но и за ужином?
– Дорогой Людвиг, – улыбнулся тот, – я буду только рад, если вы станете скрашивать наше общество так часто, как только вам будет угодно.
– А я, в свою очередь, надеюсь все-таки познакомиться поближе с вашим стажером, – улыбнулся Мягко-Жестоких. – Судя по тому, что вы взялись натаскивать этого юношу, он должен бы демонстрировать недюжинные способности!
– Это в самом деле так, – и бровью не повел Бессмертных, – только, Людвиг, одна беда: молодой человек отродясь не бывал в высоком обществе. Признаться, он и меня-то стесняется, а узнав, с кем ему выпала честь путешествовать теперь… – следователь развел руками. – Уж извините его, если при виде вас он даже приветствия выдавить не сможет.
– Право, пустяки, – отвечал адвокат и снова улыбнулся, но как-то так, что у кое-кого из наблюдавших эту улыбку по спине мурашки забегали. – Рано или поздно говорить начинают все, не так ли?
– Именно, – подтвердил доктор, и господа расстались, довольные друг другом.
Теодор Немертвых с большим интересом проводил адвоката взглядом: на выходе того подстерегали пришедшие к какому-то соглашению госпожа Полненьких и госпожа Приятненьких, готовые проделать излюбленный свой маневр (то есть зажать жертву с двух сторон и увлечь в свое логово).
– Хм, – произнес доктор, наблюдая за происходящим.
Происходило же следующее: опытным взглядом обнаружив нешуточную опасность, господин Мягко-Жестоких повел себя нетривиально. Иными словами, он поправил галстук и манжеты, аккуратно пристроил Цисси на сгибе руки и, сияя неотразимой улыбкой (в вагоне-ресторане хватало зеркальных поверхностей, позволяющих это рассмотреть), шагнул навстречу прелестницам. Прелестницы чуточку опешили, переглянулись, но от первоначального плана решили не отступать и привычно взяли адвоката в клещи. Против их (и наблюдателей) ожидания, жертва сопротивляться не стала, а, напротив, изысканнейше облобызала дамам ручки, после чего подхватила госпожу Полненьких под правый локоток, а госпожу Приятненьких, соответственно, под левый, и увлекла куда-то прочь по коридору…
– Хм! – повторил доктор уже с большим чувством.
– Не обращайте внимания, Теодор, – усмехнулся следователь. – Уж за кого-кого, а за Людвига в данной ситуации переживать нет ни малейшего резона. Я бы, пожалуй, заключил скромное пари: сколько времени ему потребуется на то, чтобы уладить это маленькое дельце?
– Четверть часа, – сказал Немертвых, доставая золотую монету.
– Это в том случае, если бы Людвиг сильно торопился, – вздохнул Бессмертных. – А в данном случае мы не можем знать, есть ли у него какие-то неотложные дела или же он совершенно свободно располагает временем… Поэтому я ставлю на полчаса.
Доктор молча кивнул, и они со следователем церемонно пожали руки…
…Купе господина Бессмертных сотрясалось. Должно быть, остальные купе отрясались тоже, потому что кто-то стучал в стенку, а кто-то грозил позвать проводника, чтобы тот прекратил это безобразие.
Понимая, что первопричиной безобразия явился его собственный поступок, генеральный следователь вздохнул и прошел в купе стажера. Дэвид Дубовны спал сном младенца… хотя, конечно, младенцы не издают подобного громового храпа и не выводят столь замысловатых рулад. Тем не менее, зрелище было умилительное: свернувшись калачиком и подложив под щеку одну ладонь, второй рукой стажер крепко прижимал к груди толстенный потрепанный справочник и время от времени (когда переставал храпеть) сладко причмокивал губами.
– Дэвид, вставайте, – приказал Бессмертных.
– Согласно пункту восемнадцатому статьи восемьсот двадцать восьмой, – согласился стажер, не просыпаясь, – а также делу «Стакайло против Бормутны»…
– Дэвид! – повторил следователь громче.
– Следствие никоим образом не может быть прекращено на данном этапе, поскольку обнаруженные улики не свидетельствуют явным образом против кого-либо из подозреваемых, а значит, необходимы дополнительные мероприятия, – наотрез отказался Дубовны.
– Дэвид, я вас выгоню, – пообещал Бессмертных, и молодой человек подскочил, будто и не спал вовсе. – Ну что, живы?
– Ну… да, – с некоторым сомнением ответил тот и попытался ногой задвинуть под полку предательски высунувшийся номер «Марсианских красоток».
– Вот если бы вы вместо того, чтобы читать всякую чепуху, – следователь ловко подобрал яркий журнал, – прилежно занимались, вам не пришлось бы дрожать из-за своей некомпетентности. Идите-ка, приведите себя в порядок да велите стюарду выгладить ваш костюм. И запомните, – воздел Бессмертных палец, – даже в состоянии крайней ажитации, в котором вы вчера, вне всякого сомнения, пребывали, человек благородный спать в костюме не ляжет.
– Но… – попытался Дубовны напомнить о некоторых обстоятельствах.
– И даже в полубессознательном… а то и бессознательном виде, – прекрасно понял его Бессмертных, – вы обязаны были сперва снять пиджак и аккуратно повесить его на плечики, а только потом уж падать. Ничего, Дэвид, с опытом придет и это.
– А… – дернулся юноша вслед за наставником.
– А это, – поднял тот аляповатый номер «Красоток», – пока побудет у меня.
И, ухмыльнувшись в усы, Бессмертных прикрыл за собой дверь. В конце концов, он тоже когда-то был стажером…
К обеду собралось куда более пестрое общество.
Прекрасная Каролина Кисленьких (которую сердобольный Вит-Тяй успел уже попользовать не только ядреным рассолом, но и специальным беарийским кушаньем, предназначенным именно для такого утра, когда человек жалеет не только о том, что проснулся, а и вовсе появился на свет), как обычно, блистала. Институтскую форму она сменила на броский костюм, очевидно, по двум причинам: первая – форму следовало как следует почистить после вчерашних похождений, а вторая – ярко-алый жакет с черным широким поясом и стоячим воротничком, неуловимо похожий на мундир, помогал маскировать некоторую бледность знаменитой писательницы. Крайне узкая черная юбка делала походку госпожи Кисленьких особенно выразительной, подол понизу пенился облаком черного газа. В ушах Каролины сияли рубиновые серьги, на плечах возлежал вновь потемневший Пушистик, а над маленькой шапочкой юной дамы алым восклицательным знаком лихо покачивалось длинное перо. (При виде этого наряда доктор вдруг как-то странно вздохнул и принялся протирать очки, хотя в этом не было ни малейшей нужды.)
Поручик Вит-Тяй сопровождал свою госпожу по пятам, видимо, опасался, как бы она не ввязалась еще в какую-нибудь авантюру. Его тщательно расчесанная борода выглядела крайне внушительно, на парадной юбке не было ни единой лишней складки, а пуговицы на мундире сияли ярче солнца.