Отсюда все лишения, которым он себя подвергал, отсюда тревога, которая охватывала его, если случалось засмеяться в пятницу. Отсюда и хроническая, как болезнь, потребность в прощении, навязчивая идея об искуплении, которая подталкивала Людовика не только к преувеличенно частым исповедям с жаждой епитимьи и к раздаче милостыни везде, где только получится, но и к тому, чтобы приглашать во дворец Сите на королевскую трапезу самых отвратительных с виду бродяг. Мало того, король сам прислуживал им за столом! Даже церковь ужасалась его излишнему смирению, и Святым Отцам, в том числе и настоятелю аббатства Руайомон, [302] стоило многих трудов отвратить короля от намерения сзывать всех монахов для того, чтобы омыть им ноги.
Подданным страшно не нравилась эта чрезмерная набожность, им казалось, что подобное поведение недостойно короля, над Людовиком IX смеялись, его дразнили братом Луи, порой его оскорбляли, крича вслед, что он скорее король попов, чем король Франции. Наверное, в такие дни он словно предощущал свое мученичество.
Для того чтобы иметь возможность омывать чьи-нибудь ноги, не рискуя при этом публично уронить королевское достоинство, Людовик приказал тайно приводить к нему во дворец слепых нищих.
В те ночи, когда Людовик посещал королеву, он не упускал случая встать в полночь, чтобы отправиться к заутрене, но не решался во время этой службы прикладываться к раке и святым мощам. Уже в агонии, он отказался выпить гоголь-моголь, потому что день был постный, а духовник, который мог бы благословить его на столь серьезное, с точки зрения короля, нарушение поста, отсутствовал.
Но давайте постараемся увидеть в этом характере не только те черты, которые кажутся нам немного смешными, да и современникам такими казались.
Когда в какой-то из провинций начинался голод, Людовик не успокаивался до тех пор, пока туда не отправлялись обозы со съестным.
Его милосердию, глубокому и искреннему, Париж обязан созданием Дома дочерей Господних, где находили приют проститутки, и Больницы трехсот, куда поместили триста слепых. [303] А еще он подарил своему духовнику дом, находившийся на улице Режь Глотку, – здесь, сказал он, должны жить «шестнадцать бедных магистров искусств», готовящихся к экзамену по богословию. В этом доме студентам обеспечивалось бесплатное жилье, там же проводились занятия. Духовника Людовика Святого звали Робер де Сорбон – дом, соответственно, назвали Сорбонной. [304] По примеру этого первого коллежа создавались и другие, в каждый теперь принимались студенты разных национальностей – сюда приезжали учиться молодые люди из Шотландии и Швеции, Германии и Константинополя, и так образовался первый «университетский городок», насчитывавший пятнадцать тысяч обитателей.
Набожности Людовика Святого Париж обязан и еще одной своей достопримечательностью – шедевром готической архитектуры Сент-Шапель. [305] Церковь была выстроена всего за два года, и ее каменный шпиль, взмывающий в небо, – словно мачта, которой недоставало до сих пор вечному кораблю.