– Не патрульные, а Гильдия.

– Ладно, пусть Гильдия. Мне-то что?

– Хочешь сказать, что от тебя ничего не зависит?

– Точно!

– Дурак, – безнадежно махнул рукой-лапой гаст.

А ему-то что? Ему и на это наплевать! Подумаешь, большое дело, гаст дураком назвал. Хотя если все же подумать… Вот только думать совсем не хотелось. Не было сил. То ли из-за этих гнилых разговоров с гастом, то ли по какой другой причине, у него страшно разболелась голова. И тошнота снова к горлу подкатила. Он отпил воды из бутылки, что держал в руке. Вода успела согреться и стала противной на вкус.

– Какой смысл был в этих убийствах? – Он взглядом указал на мертвых, сложенных неподалеку от ларька.

– Не знаю, – дернул плечом гаст. – Какой смысл в том, что ты живешь?

– Так уж случилось, – вяло улыбнулся он.

– Могу принять за временный ответ, – в тон ему отозвался гаст. – До тех пор, пока не найдешь получше.

– И что ты теперь будешь делать?

– Пойду домой, поем пельменей. Весь смех в том, что теперь даже пельмени стали китайскими. Но вполне съедобные.

– А они? – Он снова кивнул на мертвых.

– Ты что, думал, я их есть стану? – искренне удивился, а может, и обиделся гаст.

А он и сам не знал, что он думал. Сейчас ему хотелось вообще ни о чем не думать.

Наверное, нужно было сказать что-то друг другу на прощание и разойтись в разные стороны.

Он осторожно коснулся языком треснувшей нижней губы.

Знать бы, где найти нужные слова.

Бабушка, а почему у тебя такие большие зубы?..

А не слишком ли ты много вопросов задаешь, дорогуша?..

Заслонка в окошке ларька чуть приподнялась.

– Ну, как? Закончилось?

– Закончилось, – кивнул гаст.

Усатый, пригнувшись, выглянул в щель.

– Ах ты, трель твою!.. – Это он гаста увидел.

Из щели выглянули два подслеповатых ствола обреза и дуплетом выплюнули добрую пригоршню картечи.

Это была ошибка.

Грубая, непростительная ошибка.

В смысле, стрелять дураку нужно было только из одного ствола, поскольку цели он все равно не видел. А так у него не осталось ни зарядов в стволах, ни времени на то, чтобы перезарядить обрез.

Раз!

Гаст одним прыжком оказался возле ларька.

Два!

С первой попытки выдрал закрывавшую окошко заслонку.

Три!

По плечо запустил руку в ларек, поймал орущего, отмахивающегося незаряженным обрезом продавца, через окошко выволок его на улицу и шваркнул об асфальт.

– О-о-ох… – тяжко выдохнул усатый.

Вид у него был суровый. С таким не поспоришь, когда он на тебя в окошко смотрит.

Гаст поставил ему на горло обутую во вьетнамку ногу. Что-то хрустнуло под резиновой подошвой, голова усатого безвольно повернулась в сторону. Как будто все ему вдруг стало абсолютно безразлично.

– Видел? – с обидой в голосе спросил гаст.

– Видел, – борясь с тошнотой, ответил он.

Гаст снова сунул руку в окошко ларька и вытащил большую бутылку воды.

– Держи, – усмехнулся. – За мой счет.

– Спасибо. – Он сунул бутылку под локоть.

И – все.

Вообще-то он не одобрял действий гаста. Но его вовсе не привлекала возможность тоже оказаться на асфальте с мыслью о том, что последним его воспоминанием станет крайне неприятное ощущение от прикосновения грязной резиновой подошвы.

– Ладно, ты как знаешь, а я пошел. – Гаст, как древний римлянин, вскинул руку в прощальном салюте. – Скоро патрульные нагрянут. После стрельбы их кто-нибудь непременно вызовет.

– Да, наверное, – кивнул он. – Приятно было поболтать. Увидимся.

– Не думаю.

Гаст оскалился на прощание и потрусил в сторону парка. Нырнул в тень и исчез.

Он открыл новую бутылку и как следует отпил из нее.

Может быть, дождаться патрульных? Назваться свидетелем кровавой резни, устроенной здесь гастом. Его-то уж точно в этом не заподозрят. Прикинуться, что от пережитого шока память потерял. Пускай патрульные выяснят, кто он такой и где живет. Он им все, что видел, расскажет, а они его за это домой отвезут. Про разговоры с гастом он, естественно, умолчит. Потому что, с одной стороны, это кажется глупым, с другой – вроде как аморально.

Да, пусть так оно и будет.

Так и будет.

Особое отделение. Криминалисты

– Полный пентакль.

Старший криминалист Беккер произнес это спокойным, ровным, почти равнодушным голосом. Но уже то, что он не удержался от высказывания, не несущего никакой смысловой нагрузки, свидетельствовало о том, что увиденное на какой-то момент вывело его из состояния тщательно сбалансированного равновесия. Подобное со старшим криминалистом Беккером случалось нечасто. Если же быть до конца объективным, то следует сказать, что его напарник, старший криминалист Ржаной, вообще не мог припомнить другого такого случая. А уж за три года совместной работы повидать им довелось всякое. Порой такое, о чем просто сказать, что, мол, даже вспоминать не хочется, все равно что, прослушав Physical Graffiti, кивнуть: да, мне очень понравилось. О чем криминалисты Гильдии чистильщиков не разговаривают никогда, ни с кем и ни при каких обстоятельствах – это о работе. Причин тому несколько. Главная заключается в том, что на работе им, как правило, приходится иметь дело с тем, что лежит далеко за гранью безумия. С точки зрения постороннего человека, разумеется.

Ржаной пальцем подозвал к себе командира отряда патрульных, прибывшего на место происшествия одновременно с криминалистами.

– Перекройте коридор, лейтенант, – произнес он негромко. – Так, чтобы никто посторонний даже заглянуть сюда не смог.

Коротким, заученным движением лейтенант коснулся пальцами поднятого забрала на шлеме и отправился выполнять приказ. Ржаному понравилась манера поведения командира патрульных. Он не задавал лишних вопросов, действовал быстро, четко, без лишней суетливости, приказы подчиненным отдавал спокойно и уверенно. В нем явно чувствовались задатки лидера. Ржаной достал из кармана коммуникатор и записал личный номер лейтенанта. Таких людей нельзя терять из поля зрения.

– Простите… э-э… Вы здесь старший?.. Я правильно понимаю?..

Ржаной оценивающе посмотрел на обратившегося к нему человека. На вид около пятидесяти. Тяжеловат, одутловат – видимо, имеет привычку к сидячему образу жизни и чрезмерное пристрастие к сладкой выпечке. Халат сияет белизной, отутюжен так, что, кажется, о складки можно порезаться. Однако левый карман надорван по шву. Небрежность. Да и к парикмахеру сходить этому светилу отечественной медицины не помешало бы.