– Посмотрите на экран, доктор. – Криминалист сделал шаг в сторону, освобождая Инолиньшу место перед переговорным устройством. – Внимательно посмотрите.
Врач сделал то, что от него требовалось. Минуту-другую он добросовестно всматривался в меняющиеся изображения на экране.
– И что дальше? – спросил он наконец, поскольку так и не понял, что именно от него требуется.
– Вы не замечаете никаких изменений по сравнению с тем, что видели в прошлый раз?
– Да вы что, смеетесь? – едва не вспылил Инолиньш. – Я даже не помню толком, что именно я видел!
– Вы сказали, что это было отвратительно.
– Конечно!
– Что именно?
– Все!
– Может быть, вы все же попытаетесь вспомнить какие-то детали, которые особенно потрясли вас?
– Послушайте! Я вижу на экране кровь и мертвых, убитых людей. Вы полагаете, этого недостаточно для того, чтобы вызвать чувство омерзения?
– Но вы же врач. Сами не так давно сказали, что свинина, что говядина, что человеческое мясо – для вас все едино.
– Во-первых, я этого не говорил!..
– Но подразумевали.
– Во-вторых, я не только врач, но к тому же еще и человек! И, что бы вы там ни думали, вид мертвого тела вовсе не доставляет мне удовольствия!
– Что с вами, доктор? Вас ни в чем не обвиняют. Ни в каннибализме, ни в некрофилии. Мы всего лишь попросили вас посмотреть на экран и сопоставить то, что вы видите сейчас, с тем, что видели прежде. Вот и все. Все остальное вы сами придумали, доктор. И, честно говоря, мне странно, откуда у вас такие мысли?.. А, доктор?
Он слишком часто повторяет слово «доктор», подумал Инолиньш. К чему бы это? Хотя какая разница? В конце концов, я действительно доктор. И с этим уже ничего не поделать. Да и надо ли?
Врач молча повернулся к монитору и еще какое-то время всматривался в то, что там происходило. Собственно, там и смотреть-то было не на что, поскольку не происходило ничего. По ту сторону экрана царил мертвый покой. Инолиньшу даже показалось, что он заметил тень улыбки, умиротворенной, а может быть, всепрощающей, на губах трупа в операционной. Но криминалистов ведь не это интересовало?
А что их вообще интересовало?
Они стояли возле Инолиньша – Ржаной едва не касался его плечом – и обсуждали свои проблемы. Открыто, без утайки, без намеков и иносказаний. Как будто рядом никого не было.
– А, собственно, почему экран транслирует съемки контрольных видеокамер?
– Система безопасности переключается на автотрансляцию, если на вызов никто не отвечает.
– То есть, когда посланная доктором Инолиньшем медсестра нажала кнопку вызова, находившимся за дверью патрульным было уже не до нее.
– Конечно. К тому времени уже вовсю шла стрельба.
– Это похоже на случай трехмесячной давности.
– В двадцать седьмой?
– Именно.
– Я бы не сказал, что похоже. В двадцать седьмой патрульные перебили весь персонал и пациентов. А после открыли огонь по прибывшим криминалистам. Поэтому их пришлось ликвидировать. Хотя некоторые общие черты, несомненно, просматриваются…
– Стичкин и Рукер.
– Стичкин погиб, Рукер до сих пор хромает.
– Путь проникновения мемвируса так и не был обнаружен.
– Да. И это, пожалуй, самое непонятное во всей истории с внезапно спрыгнувшими в пасть безумия патрульными.
После четвертого или пятого просмотра определенно и бессмысленно повторяющихся кадров Инолиньш сделал шаг назад и с удрученным видом – исключительно для господ криминалистов – покачал головой.
– Я не вижу ничего, что мог бы назвать необычным. – И, не удержавшись, добавил-таки: – В вашем понимании.
– Хорошо. – Беккер улыбнулся так, будто и не ожидал услышать ничего другого.
Ржаной распахнул дверь в особое отделение:
– Прошу вас, доктор.
– Простите, но я краем уха слышал, что вы говорили о похожем происшествии в двадцать седьмой больнице, имевшем место несколько месяцев тому назад.
Криминалисты непонимающе переглянулись.
– О чем вы, доктор?
– Я хотел спросить…
Инолиньш наклонил голову и сосредоточенно потер пальцами брови. А в самом деле, о чем это он?
– Простите, – натянуто улыбнулся врач. – Я, кажется, переработал сегодня… Замотался…
– Бывает, – с пониманием улыбнулся Беккер. – Надеюсь, доктор, вы все же в состоянии нам помочь?
– Так ведь, доктор? – поддержал напарника Ржаной.
Доктор, доктор, доктор, доктор…
Он ненавидел, не любил, терпеть не мог, когда его называли доктором!
– Да, конечно – с готовностью кивнул Инолиньш. – Все, что в моих силах.
– Большего мы и не просим, доктор.
Криминалисты вошли в тамбур, отделявший особое отделение от основного больничного корпуса. Как шлюз на подводной лодке. Врач остановился на пороге. В тамбуре не было крови или каких-либо других следов случившейся трагедии. Здесь все было как всегда. В противоположных концах небольшого, вытянутого, как пенал, помещения стояли низенькие диванчики, обтянутые искусственной кожей малинового цвета. На краю одного лежала раскрытая примерно на середине и перевернутая переплетом вверх книга. Как будто читавший ее ненадолго отошел. Совсем ненадолго, явно имея намерение вскоре вернуться к чтению. Оставаясь в дверях, Инолиньш смог даже название прочитать: «Мертвоград». Странное название. Не то интригующее, не то отталкивающее. А может быть, и то, и другое одновременно. Ему почему-то вдруг страшно захотелось взять книгу в руки и полистать, быстро пробегая взглядом по страницам, выхватывая даже не разрозненные фрагменты, а всего лишь обрывки предложений и фраз. Этого было достаточно для того, чтобы почувствовать вкус книги. Вернее, чтобы понять, есть у нее вообще хоть какой-то вкус. Или же это очередная многотомная белиберда. О влюбленных вампирах, о близоруких волшебниках, о крысах-мутантах, живущих в канализации, о черепашках-дальнобойщиках, об империи, готовящейся нанести ответный удар, о спецназовцах, пьющих, как лошади, и бьющих без промаха не в бровь, так в пах, о больших космических кораблях, о маленьких, злобных карликах… А может, и еще какая тупая, откровенно безграмотная банальщина, прикрытая яркой обложкой. Да, собственно, кому какая разница. Сам Инолиньш даже и не помнил, когда последний раз книгу в руках держал. В смысле, не просто так, чтобы подержать или переставить с места на место, а чтобы почитать. И не по необходимости, не медицинский справочник какой-нибудь, а для удовольствия. Чтобы вкус языка почувствовать, насладиться сюжетным хитросплетением, начать, в конце-то концов, сопереживать героям, а не представлять себя в образе любвеобильного задиры, рубахи-парня, героя всех пьянок и победителя всех кабацких драк, с бицепсами, что и двумя руками не обхватишь, и мордашкой, смазливой и приторной, как свежий миндальный торт.