– Поехали!
– Торопишься куда? – усмехнулся Верша.
– У нас вызов.
– Покойники подождут.
– Мне невтерпеж!
– Ну, так бы и сказал. – Верша хмыкнул и дернул рычаг переключения скоростей. – Во всем нужно знать меру, Гибер. Улавливаешь?
– Да. – Игорь засунул ладони между плотно сжатых коленей.
– Ни фига ты не понимаешь, – досадливо цокнул языком Верша. – Угробишь ты себя, Гибер. Дело, конечно, не мое…
– Вот именно, что не твое, – резко, почти грубо оборвал приятеля Игорь. – Быстрее ехать можешь?
– Не гони.
– Вон, ларек! Останови возле него!
– Я, между прочим, еще не ел!
– Купить тебе шаурму?
– Иди ты в рай, Гибер!
Игорь трусцой добежал до ларька, сунул в окошко деньги и быстро вернулся с бумажным пакетом в руках. Машина еще с места не тронулась, а он уже достал из пакета бутылку водки, зажал пробку в кулак, свернул одним движением, приложил горлышко к губам и сделал три торопливых, алчущих глотка. Спиртное обожгло небо и горло. По лицу Игоря растеклась блаженная улыбка. Опустив руку с бутылкой на колено, он зажмурился, как кот на залитом солнцем подоконнике.
Глянув на напарника, Верша неодобрительно головой качнул. Но говорить ничего не стал. Не видел смысла. Гибер шел вразнос. Это замечал не он один. Но с этим ничего нельзя было поделать. Это знали все. Такое порой случалось с чистильщиками. Говорят. Не только с санитарами, а вообще с кем угодно. Человек вдруг начинает чувствовать, что выпадает из реальности. Кажется, что мир вокруг плывет, смазывается, вот-вот исчезнет. Провалится куда-то или улетучится, испарится, как туман поутру. Ну, в общем, канет в небытие. И дабы вернуть себе это исчезающее ощущение твердой почвы под ногами, чувство прочной заякоренности в реальности, человек начинает вытворять самые странные, невообразимые, совершенно не свойственные ему в обычном состоянии вещи. В конечном итоге все сводится к экспериментам на выживание. Одни полностью утрачивают чувство страха и пробуют ходить по лезвию ножа. Другие впадают в депрессию и начинают биться головой о стенку. Третьи бьют других, демонстрируя патологические приступы немотивированной агрессии. Но в большинстве случаев все сводится к спиртному и наркоте. Заканчивается это у всех по-разному. Некоторые, случается, приходят в себя.
Гибер – кто его разберет. И куда его вынесет – тоже никто не скажет. Парень он вроде крепкий. Однако ж такие крепкие как раз и ломаются в первую очередь. Потому что гнуться не желают. А может, и не умеют.
Один черт.
В общем, пожрать нужно.
Небольшая комната прямоугольной формы. Похожа на коробку из-под летних туфель. Две вентиляционные решетки под потолком. Такие, что и голову не просунешь. Ни одного окна. Две двери с сейфовыми замками. На случай нештатной ситуации. Обычно же обе двери заперты на простые замки. С обеих сторон установлены переговорные устройства с камерами видеонаблюдения. Таким образом, возможность того, что кто-то случайно, по ошибке попадет в особое отделение, полностью исключается.
Ржаной установил в меню просмотра видеонаблюдения 21:00 – время, когда заступил на дежурство отряд, устроивший ночную бойню, – и включил ускоренное воспроизведение записи.
– У всего, что происходит, есть свой смысл. Тайный или явный. Тайный приходится искать. Явный лежит на поверхности и всем своим видом говорит: вот он я! Но, как ни странно, его-то, как правило, и не замечают. Упорно не хотят видеть. И начинают вместо этого строить сложные умозаключения, выдавать вымороченные гипотезы, надеясь найти тайный смысл, которого на самом-то деле нет.
– Отлично сказано! Сможешь повторить это перед следственной комиссией?
Беккер улыбнулся. Им обоим уже сейчас было ясно, что расследование будет похоже на поездку на машине без тормозов по встречной полосе. А выводы, к которым они в результате придут, непременно кому-нибудь не понравятся. Иначе и быть не может. И если начнутся поиски виноватых, то тут уж не составит большого труда догадаться, что именно у них все шансы оказаться победителями. Из главных действующих лиц, как и положено в трагедии, никто не выжил. Следующие по списку – они. Гильденстерн и Розенкранц, которые и сами не поняли, за что легли на плаху.
– Что здесь в первую очередь бросается в глаза?
– То, что все умерли.
– Верно. Но – по-разному. На телах людей только пулевые ранения. А вот сырцы разнесены в клочья. Их не просто расстреляли, а подорвали гранатами. Возможно, предварительно еще и на куски порубили. В записи это должно быть видно.
– Не видно. Камера наблюдения в операционной сбита. Наверное, рикошетом.
Беккер поставил на полку перед напарником автоматный патрон.
– Пуля с полым наконечником. Почти не рикошетит и практически не отклоняется от траектории, пробивая стекло, пластик или дерево.
– Хочешь сказать, камеру сбили прицельным выстрелом?
Беккер пожал плечами.
– Значит, целью были сырцы?
Беккер снова не ответил.
На экране мелькнул санитар, толкающий перед собой тележку для транспортировки лежачих больных. Ну, и трупов, конечно.
– Ну-ка, верни назад!
Санитар пробежал по экрану в обратную строну, задом наперед.
Ржаной включил воспроизведение с нормальной скоростью.
– Сделай помедленнее.
Чтобы лучше видеть, что происходит на экране, Беккер наклонился так, что едва не положил подбородок напарнику на плечо.
– На нем форма патрульного!
– На санитаре?
– На сырце! И он еще жив!
Ржаной еще раз вернул запись назад. И, как только на экране появился санитар с тележкой, нажал кнопку паузы.
– Точно, патрульный… И вроде как офицер. – Ржаной покосился на напарника. – Запросим Штаб Патрульной службы?
– Успеется. Давай дальше посмотрим.
Другой санитар вкатил в отделение еще одну каталку. На ней лежало тело, упакованное, как и полагается, в черный пластиковый мешок для трупов. Затем первый санитар вышел и спустя какое-то время провез второй труп в мешке.
– Время?
– Час тридцать четыре.
– Безумие началось спустя примерно час после этого.
– Не улавливаю связи.
– Я тоже. Но теперь у нас, по крайней мере, есть живые свидетели.
– Свидетели чего?
– Свидетели того, что здесь происходило за час до интересующих нас событий, – не дернув бровью, ответил Беккер.
– Об этом и я могу тебе рассказать. – Ржаной щелкнул ногтем по экрану.