– Так я-то в них не верю, – горько усмехнулся ка-митар. – Моя задача в том, чтобы говорить о вере с тем, кому это нужно.
– Мы вернулись к началу разговора, – заметила Мейт.
– Верно, – согласился Ше-Рамшо. – Но теперь ты имеешь представление о том, чем я занимаюсь, знаешь, во что я верю, догадываешься, чего я боюсь…
– Ты чего-то боишься?
– Самого себя.
– Не понимаю.
– Я не помню Дня, а потому не вижу призраков Ночи, что хотят сожрать мою душу. Но я знаю, что они есть.
– Призраками Ночи ты называешь страхи, живущие в душе у каждого.
– Призраки имеют множество обличий.
Мейт словно не услышала слов, сказанных Ше-Рамшо. Она продолжала говорить, не обращаясь к собеседнику, а рассуждая вслух, разговаривая сама с собой, пытаясь построить логическую цепочку, которая должна вывести ее к цели, пока еще неосознанной, присутствующей на уровне предчувственного восприятия, подобно картине, которую видит только художник, покрывающий грунтовкой натянутый на подрамник холст.
– Нет такого человека, который ничего не боится. Он может думать, что ему неведом страх, он может быть уверен в том, что способен побороть все страхи мира, но страх все равно живет в его душе. Он боится уже хотя бы того, что однажды страх окажется сильнее его.
– Молодец, – одобрительно улыбнулся ка-митар. – Безотчетный страх правит миром. Он имеет сотни имен и тысячи масок, придуманных для него людьми. Лидерами становятся те, кто выбирает наилучшее на данный момент воплощение страха, простое и понятное каждому, но в то же время и с некоторой претензией на оригинальность. Основная функция власти заключается в придумывании для страха новых имен, без которых невозможно управлять огромными массами людей, ведь каждый непременно хочет что-то свое.
– Страх объединяет всех.
– Именно страх, а не какая-то там великая цель и не мифическая национальная идея. – Ше-Рамшо презрительно махнул рукой. – У нас давно уже нет никакой цели. Мы живем по инерции, стараясь даже не победить, а только обмануть собственные страхи. Наиболее простой и эффективный способ сделать это – превратить живущий в душе страх в зримое воплощение собственных низменных устремлений.
– В призрака Ночи.
– Но способен на это не каждый.
Ка-митар смотрел на девушку, ожидая, что она скажет, а Мейт Ут-Харт глядела на дно бутылки, где под слоем недопитого бальке слабо поблескивала золотая искорка, спрятанная в схоронике. «Свет Завтрашнего Дня».
В прихожей Ше-Кентаро ненадолго задержался, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Узкие черные брюки, остроносые полуботинки того же цвета, черный свитер под горло. Дернув замок металлической «молнии», Ше-Кентаро наполовину застегнул короткую куртку из плотной грубой черной материи. Широкая и бесформенная, куртка почти полностью скрадывала очертания фигуры. Наружные карманы мелкие, такие, что руку не засунешь, чтобы не создавать лишних проблем тому, кто вздумает без ведома хозяина в них забраться, зато во внутренние можно спрятать бутылок пять бальке. Такие куртки обычно носили в пригородах – недорого и прослужат долго. В секторах побогаче уже предпочитали кожзам. В центре на одетого так, как сейчас Ше-Кентаро, смотрят с откровенной насмешкой – явился, деревенщина! И чего ему тут надо? В центре народ смелый, потому что за каждым третьим по пятам охранник идет, напоказ не выставляется, но присматривается к тем, кто рядом с хозяином, а на перекрестках са-тураты стоят – по двое, по трое. А то и машина патрульная припаркуется у тротуара, выйдет из нее са-турат, не спеша, рассекая поток гуляющих, пройдет к палатке, торгующей джафом, возьмет два парпара – себе и напарнику и так же неторопливо вернется назад. Народ безмолвствует и улыбается – вот оно, лицо власти, красивое, гордое и волевое! Так спокойнее – верить в то, что стоит тебе только позвать на помощь, а са-тураты уже тут как тут, готовы служить и защищать. Ше-Кентаро усмехнулся и подмигнул своему отражению в зеркале: знали бы они са-туратов так же, как знаем их мы с тобой, верно, приятель? Ведают ли те, кто, счастливые и довольные жизнью, прогуливаются по площади Согласия, любуясь иллюминацией, включенной в честь праздника, который всегда с ними, что происходит в то же самое время всего в нескольких шагах от них? Заглядывали они хотя бы раз в темные переулки, где притаились призраки Ночи?
Парней из пригородов считают совершенно отвязными и немного не в себе. Поэтому и оделся Ше-Кентаро так, чтобы никто не привязался. У них ведь у каждого второго в кармане нож выкидной – в любом споре самый веский аргумент, которому трудно что-то противопоставить. Ше-Кентаро ножу предпочитал парализатор – оружие не в пример более чистое и безопасное. Парадокс же заключался в том, что гражданин Кен-Ове имел полное право носить в кармане нож, а за парализатор можно было и срок схлопотать – в том случае, если не сумеешь договориться полюбовно с са-туратами, которые найдут его у тебя при случайном обыске на улице.
Ше-Кентаро еще раз проверил содержимое карманов. Бумажник и упаковка стимулятора на месте, карточка удостоверения личности в заднем кармане брюк, мобильный телефон включен. Во внутреннем кармане куртки – парализатор. Одернув куртку, Ше-Кентаро погасил в прихожей свет и вышел за дверь.
Три лестничных пролета вниз, дверь парадного, тротуар. Ше-Кентаро из своего кармана платил пареньку из многодетной семьи, что жила на первом этаже, чтобы он следил за освещением в парадном. Свет на первом этаже и возле подъезда должен гореть всегда. Паренек был не по годам смышленый – Ше-Кентаро подозревал, что малолетний прохвост сам втихаря выворачивает лампочки, чтобы брать у жильца с третьего этажа деньги на покупку новых, – но при этом еще и исполнительный, так что у Ше-Кентаро не было повода хотя бы раз выразить недовольство его работой.
На улице светло от множества огней. Горит почти каждый уличный фонарь, что в последнее время случается редко. Муниципальные службы начинают внимательно следить за освещением улиц, когда до выборов в Палату государственных размышлений остается три-четыре средних цикла, ну и, само собой, в преддверии выборов ва-цитика. Должно быть, власти всерьез полагают, что лояльность граждан в отношении власть имущих прямо пропорциональна степени освещенности городских улиц. Ну что тут скажешь? Если ничего иного в голову не приходит, можно и на такой платформе строить предвыборную программу. Закономерность, выведенная эмпирическим путем, работала тем не менее четко. Ше-Кентаро прикинул в уме, но так и не сообразил, что за выборы на носу. Не проявляя гражданской сознательности, Ону на выборы не ходил, потому и предвыборная суета его нисколько не беспокоила. Светло на улицах – ну и славно. А большего от власти, как от нынешней, так и от тех, что придут ей на смену, ждать не приходится. Глупо жить несбыточными мечтами и надеждами. К примеру, скажем, с чего бы вдруг секторному ва-ниоху беспокоиться о том, как живет неизвестный ему Ону Ше-Кентаро? Или семья того паренька с первого этажа, которому Ше-Кентаро исправно деньги за ввинченные лампочки платит? Можно подумать, у ва-ниоха других забот нет или своей семьи ему мало.