– Ноги хотя бы разомни.
Ону ничего не ответил. И с места не двинулся.
Хази выпрямился и положил руки на крышу автомобиля.
– Мы приехали в общину просветленных. Приехали, потому что нас пригласили. У си-ноора – главы общины – есть любопытные соображения по интересующему нас вопросу.
– Ты знаком с си-ноором просветленных? – Вопрос был задан с явным интересом.
Еще бы! Религиозно-мистическая община просветленных, исповедующая доступный каждому путь духовных исканий, когда-то была одной из самых многочисленных и авторитетных религиозных организаций. До тех самых пор, пока в качестве официальной религии в Кен-Ове не был утвержден культ Ше-Шеола. Первое, что сделали представители культа Ше-Шеола, вступив во власть, – они обрушились с гонениями на все прочие религиозные учения, объявив их еретическими, идеологически вредными или уж как минимум не соответствующими морально-духовному облику гражданина великого государства Кен-Ове. Живице мелкой понятно, что ежели есть сила в кулаке, так нужно перво-наперво бить по самому крепкому противнику. В Патернате культа Ше-Шеола не дураки сидели, а потому и взялись они в первую очередь за религиозные общины и культы, имевшие хорошо организованную структуру и большое число последователей.
Помимо общины просветленных, в первоначальный список наиболее злокозненных, а потому, понятное дело, опасных для простых, с неокрепшими мозгами граждан Кен-Ове тоталитарных сект попали также церковь «Судный День», исповедующая культ бога судьбы Ку-Тидока, Союз стихийных мистиков, искавших способ радикального отделения духа от плоти, и Партия – не политическая! – агностиков, действовавшая под девизом «Доверяй, но проверяй», представители которой колесили по всей стране с бесплатными общеобразовательными лекциями для взрослых и детей. Удар, нанесенный Патернатом культа Ше-Шеола по конкурентам, был настолько внезапен и силен, что никто и понять ничего не успел, как некогда широко известные общественные организации сошли со сцены – растворились во тьме, будто их и не было никогда. А вдохновленные успехом последователи культа Ше-Шеола уже выискивали новые цели. И, надо сказать, небезуспешно.
Ше-Кентаро никогда не вдохновляли пути духовных исканий, что предлагали своим последователям общины просветленных. Идеи, высказываемые си-ноорами, казались ему порой любопытными и почти всегда далеко не однозначными – и не более того. Но почему-то в последнее время Ону все чаще вспоминал о них – нет, не с тоской даже, а с сожалением, с тихой грустью. Быть может, потому, что, в отличие от представителей культа Ше-Шеола, члены общины просветленных не пытались навязывать свои жизненные принципы всем и каждому?
Слизень долго не отвечал на последний вопрос, заданный Ше-Кентаро, и, чтобы напомнить о себе, Ону позвал его:
– Хази!
– Что? – отозвался барыга.
– Откуда ты знаешь си-ноора?
Барыга хмыкнул негромко и как будто даже смущенно.
– Ты будешь смеяться, Ону, но си-ноор тоже один из моих постоянных клиентов.
– В каком смысле?
– В самом прямом – он регулярно делает у меня покупки.
– И что же он покупает?
– А вот это уже моя профессиональная тайна. – Хази усмехнулся и хлопнул ладонью по крыше автомобиля. – Вылезай! Я ответил на все твои вопросы.
Ше-Кентаро приоткрыл дверцу и выглянул наружу.
– Не сказал только, что известно си-ноору об убийствах.
– А этого я пока еще и сам не знаю, – ответил Слизень. – Идем, он сам нам все расскажет.
Ше-Кентаро выбрался из машины и хлопнул дверцей. Хази захлопнул дверцу со своей стороны, и свет в салоне погас. Темнота вокруг. Только луч света от фонаря, что держал в руках Хази. И крошечные светящиеся точки, будто спицей проколотые, снова стали видны на стене ангара. Присмотревшись как следует, Ше-Кентаро понял, что даже во мраке он может различить контуры строения. Небо, в отличие от города, не было затянуто сплошной туманной пеленой. Ше-Кентаро видел звезды, а там, где звезд не было, и был силуэт ангара. И не только небо со звездами – все здесь было необычным или, наверное, правильнее сказать – непривычным. Ше-Кентаро уже и не помнил, когда последний раз ездил за город. Не было повода. Не было необходимости. Каждое великое затемнение с наступлением Ночи жизнь вне городов замирала. Зоны, специально подготовленные для ведения сельскохозяйственных работ в ночных условиях, жались к пригородам. А за ними лежали безжизненные земли и брошенные жителями деревни. Первые три-четыре больших цикла после наступления Ночи сюда, наверное, еще наведывались мародеры, рассчитывавшие поживиться тем, что не смогли забрать с собой заблаговременно перебравшиеся в пригороды беженцы. И – всё.
Ше-Кентаро был уверен, что Ночью жизни вне городов не существует. Во всяком случае, он не сомневался в этом до тех пор, пока Слизень не привез его к заброшенному ангару, который барыга очень уверенно называл храмом общины просветленных. У Ше-Кентаро не было оснований не верить Хази, и все же происходившее казалось Ону невероятным. Да что там невероятным – невозможным, вот правильное слово! Невозможным и не вписывающимся ни в какие представления о здравом смысле. Потому что община просветленных была запрещена указом ва-цитика. Так что же он, в разумных пределах законопослушный и в меру лояльный гражданин, делает здесь, в темноте, на исходе Ночи, когда до рассвета осталось всего-то три больших цикла?
– Идем, – махнул фонариком Хази и зашагал вперед, к ангару.
Чтобы не остаться одному в темноте, Ону поспешил догнать Слизня. Странно чувствовал себя Ше-Кентаро. Хотя на самом-то деле вся странность заключалась в том, что все, буквально все его органы чувств получали ощущения, которых не испытывали никогда прежде. Пьянящее и одновременно немного пугающее чувство. Взглядом Ше-Кентаро следил за пятном света, скользившим по неровной, так не похожей на мостовую поверхности земли, покрытой густыми щетинками ночного мха и серыми пятнами лишайника, напоминающими чернильные разводы, расплывающиеся по мокрому листу бумаги. Ше-Кентаро далеко не сразу понял, что его настораживает отсутствие городских, по большей части техногенных звуков. Тишина казалась почти противоестественной: даже если заткнешь уши пальцами, все равно не добьешься такого эффекта. Чуть погодя Ше-Кентаро понял, что все-таки слышит какие-то слабые звуки, – тихие щелчки, постукивание, скрип, как пальцем по мокрому стеклу, – что это значило, он не мог даже предположить. А спрашивать Слизня не хотел. Скорее всего барыга также понятия не имел об источнике непонятных звуков.
В лицо дул прохладный ветер, налетавший, что удивительно, порывами то с одной стороны, то с другой. Помимо запаха сырой земли, в воздухе присутствовал еще и едва различимый, щекочущий ноздри запах гари, к которому примешивался совсем уж незнакомый, про который трудно было даже точно сказать, приятен он или отвратителен, – запах был абсолютно чужой, ни на что не похожий. Быть может, так пахла необычная ночная растительность, расползшаяся по земле, подобно старому, изъеденному прорехами половику, сшитому из лоскутков? Когда Ше-Кентаро пришло в голову последнее сравнение, он подумал, что, наверное, интересно было бы взглянуть на землю, по которой он сейчас ступал, при свете Дня. На что это будет похоже? А может быть, свет Дня сразу убьет растения, которым для того, чтобы жить, достаточно света далеких звезд? Как они сейчас реагируют на свет фонаря, которым освещал дорогу Хази, – как на нечаянную радость или как на дикое в своей бесцеремонности вторжение в их темный, недоступный привыкшим к свету глазам мир?