– Верно, – кивнул си-ноор.
– Допустим, возраст человека можно определить по внешнему виду, – продолжил свои размышления Ше-Кентаро. – Но каким образом убийца узнает, носит ли его потенциальная жертва схороник или нет?
– Хороший вопрос, – одобрительно улыбнулся си-ноор.
– Временной интервал между убийствами достаточно велик для того, чтобы убийца мог выбрать новую жертву и все о ней разузнать, – сказал Хази.
– Наблюдая за человеком со стороны, можно узнать, где он работает, сколько получает, – начав перечисление, си-ноор принялся загибать пальцы на левой руке, – есть ли у него любовница, часто ли он ходит к дантисту, какие газеты читает. – Си-ноор резко выпрямил загнутые пальцы, превратив ладонь в растопыренную пятерню. – Но для того, чтобы узнать, что человек носит на шее, нужно как минимум расстегнуть ворот его рубашки. Кроме того, зная кое-что о стиле и методах убийцы, я бы рискнул предположить, что он не стал бы выслеживать жертву, стараясь узнать, носит она схороник или нет.
– Почему? – приподнял руку в жесте недоумения Хази.
– Потому что для убийцы схороник – это не просто деталь, призванная придать содеянному им законченность и определенность. Нет. Схороник является принципиальным моментом, определяющим, жить человеку или умереть.
– И что с того? – снова не понял Хази.
Си-ноор выпрямил спину, улыбнулся и поднял руку.
– Убийца свихнулся на схорониках, – сказал Ше-Кентаро. – Ведь так? – спросил он у си-ноора.
– Так, – согласился с ним глава общины просветленных. – Всю идеологию он подшил позднее, быть может, уже после первого или второго убийства. Ключевым моментом для него являются именно схороники. Схороник – это начало и конец его психоза. Возможно, в жизни его произошла трагедия, например, в детском возрасте он мог стать свидетелем жестокого убийства, и в этот момент у него перед глазами находился схороник, который оказался накрепко увязан в его подсознании с происходящим.
– Как только он видит схороник, его тянет кого-нибудь прирезать? – попытался конкретизировать Слизень.
– Все не так просто, – погрозил ему пальцем си-ноор. – Схороник является своего рода стартером, который выводит психику убийцы из состояния равновесия. Причем не сам вид схороника, а отношение к нему людей. Надо полагать, что в сознании убийцы схороник тесно увязан с теми безобразиями, что творят от имени Ше-Шеола иерархи и толкователи культа.
– А с чем же еще можно связать схороник, если не с культом Ше-Шеола? – пожал плечами Ше-Кентаро. – Любой ка-митар, если только его на порог пустишь, сначала предложит тебе цитатник, а после сунет под нос связку схороников.
– Нет. – Си-ноор провел по воздуху двумя сложенными вместе пальцами. – В сознании убийцы существует связь иного рода. Она действует на личностном уровне. Как бы это поточнее объяснить… – Глава общины просветленных в задумчивости щелкнул пальцами. – Ну, к примеру, была у тебя в детстве любимая игрушка, которую ты так любил, что не представлял себе жизни без нее. И вот на глазах у тебя с игрушкой что-то случилось – она сломалась, разбилась, быть может, где-то ты ее забыл, потерял. Поначалу жалко было – невыносимо. Потом просто жалко. Со временем чувство жалости притупилось, а с возрастом и вовсе ушло в область детских полустертых воспоминаний. Но почему-то даже сейчас, если ты вдруг подумаешь об этой игрушке, тебя, пусть на краткий, почти неуловимый миг, охватывает чувство непонятной, необъяснимой тоски – воспоминание детства.
– То есть в детстве наш убийца играл схорониками, – сделал свой вывод Хази. – И теперь его охватывает звериная злость всякий раз, когда он видит, как кто-то пренебрежительно относится к предложенному ка-митаром схоронику.
– Ка-митар, – негромко произнес Ше-Кентаро. И вдруг встрепенулся, звонко хлопнул в ладоши и крикнул во все горло: – Ка-митар!
Слизень невольно подался в сторону.
– Ты чего это? – с опаской поглядел он на приятеля.
А кто его знает, может быть, обстановка храма так на него подействовала, что мозги на сторону поехали? Или подавленное детское воспоминание всплыло из глубин подсознания? Ну, ка-митар, хорошо, орать-то, спрашивается, чего?
– Ка-митар! – Ше-Кентаро протянул к Слизню руку с открытой ладонью, как будто хотел показать то, что до этого прятал в кулаке. Однако ладонь оказалась пустой. – Ка-митар, – уже не совсем уверенно посмотрел Ону на си-ноора.
– Ка-митар, – согласно кивнул тот.
– Слушайте, вы! – в сердцах хлопнул ладонью по продавленному диванному валику Хази. – Какой еще ка-митар, ма-ше тахонас? При чем тут ка-митар?
– Ка-митар, – снова повернулся к Хази Ше-Кентаро. – Вот кто точно знает, носит человек схороник или нет.
– А-а. – Успокоившись, Слизень провел ладонью по щеке. – То есть этот тип ходит по квартирам и высматривает себе жертву. Если кто схороник не купил, значит, тому хана. – Заметив протестующий жест си-ноора, Хази тут же добавил: – Понятное дело, я все упрощаю, но суть, как я понимаю, именно в этом. Убийца – свихнувшийся ка-митар.
А может быть, поезд дальнего следования. Издалека, так, что стука колес не слышно, похоже на флуоресцирующую гусеницу, уверенно ползущую сквозь тьму туда, где еще не все сожрано, где можно еще ухватиться за сочный зеленый лист прожорливыми челюстями. А если смотришь изнутри, когда сам едешь в вагоне, то впечатление совсем иное, потому что не видно ничего, кроме собственного неясного, расплывающегося отражения за темным стеклом. Эй, кто ты? Чего ты там прячешься? – шепчешь ты ему тихо, чтобы не услышал никто другой. А он только угрюмо молчит в ответ. Или улыбается, но тоже довольно мрачно. Этот тип за стеклом кажется тебе смутно знакомым, кажется, что ты его точно где-то видел, но впечатление обманчиво, его не знает никто. Да он и сам не знает о себе почти ничего, только то, что должен смотреть, смотреть, смотреть – уперто и тупо – на те лица, что глядят на него из вагонов: скучные, усталые, задумчивые и никогда – веселые. Странно даже представить себе: человек едет сквозь ночь, – куда, зачем? – и улыбается. С чего бы вдруг? Человек улыбается, когда ему счастье подмигивает. Или когда радость распирает грудь так, что орать хочется. Но часто ли такое случается в жизни? А? Нет ответа. Потому что никто и не помнит. А электричка все едет и едет себе вдаль, сквозь ночь, из пункта А в пункт В, как будто машинист, сидящий в головном вагоне, точно знает, к чему стремится. И люди в вагонах покорно молчат. Кто-то дремлет, кто-то газету читает. Кто-то просто так пялится во тьму за окном, стараясь не обращать внимания на того, кто подмигивает ему с той стороны. Какие только обличья не принимают призраки Ночи!
– Ты почему на меня так смотришь?
– Как?
– Странно.
– Нормально смотрю.
– А мне не нравится!
– Слушай, я вообще не на тебя смотрю.