Джейми ответил мне не менее раздраженным взглядом.
– А как, бога ради, ты думаешь, я ухитрюсь это сделать, а? Мог бы, когда у меня были драгоценности. А сейчас? В кармане едва десять фунтов наберется, да и те взял взаймы. Что я, как птичка туда полечу? А людей за собой обратно по воде вести буду?
– Ты что-нибудь придумаешь, – несчастным голосом ответила я. – Как всегда.
В глазах Джейми мелькнуло что-то странное, а потом он и вовсе отвернулся.
– Не знал, что ты меня считаешь всемогущим Господом, саксоночка, – сказал он после недолгого молчания.
– Скорее Моисеем.
Несмотря на явно насмешливые фразы, мы отнюдь не шутили. Джейми отошел, сцепив руки за спиной.
– Осторожно, колючки, – окликнула я его, заметив, что он идет в сторону, где со мной уже приключилось несчастье.
Джейми послушно сменил направление и принялся бродить туда-сюда по поляне, в раздумье склонив голову. Наконец он вернулся и замер передо мной.
– Я не могу жить здесь в одиночку, ты права. Но зачем мне ехать за переселенцами в Шотландию?
– А куда еще?
– Мои люди… те, кто был со мной в Ардсмуре, – ответил Джейми, – уже здесь.
– Ты ведь понятия не имеешь, где именно, – возразила я. – Да и вообще, они переселились давным-давно! С какой стати им сниматься с насиженного места и идти за тобой на край земли?
Джейми криво усмехнулся.
– Ты же пошла, саксоночка.
Я глубоко вздохнула. Страх, который терзал мое сердце последние несколько недель, слегка отступил. Однако теперь в моих мыслях появилось пространство для размышлений об ужасных сложностях пути, на который намеревался встать Джейми. Разыскать людей, разбросанных по трем колониям, уговорить их присоединиться – и одновременно найти немало денег, чтобы расчистить землю и взрастить поля. Не говоря уже о том, сколько усилий придется вложить, дабы вырвать у дикой, первозданной природы хоть клочок земли…
– Я что-нибудь придумаю, – едва заметно улыбнулся Джейми, завидев тень сомнения на моем лице. – Как всегда, так?
Я резко выдохнула.
– Так, – согласилась я. – Джейми… ты уверен? Твоя тетушка Иокаста…
Джейми лишь отмахнулся:
– Нет. Никогда.
Я по-прежнему колебалась, чувствуя себя виноватой.
– Ты ведь не… не из-за меня? Из-за моих слов о рабах?
– Нет. – Джейми помолчал. Я заметила, как у него дрогнули искривленные пальцы на правой руке. – Я уже был рабом, Клэр, – тихо сказал он, опустив голову. – И не смогу жить, зная, что в мире есть человек, который ненавидит меня так же, как я ненавидел тех, кто считал себя моими хозяевами.
Я накрыла его искалеченную ладонь своей. По моим щекам заструились слезы, теплые, как летний дождь.
– Ты меня не оставишь? – наконец спросила я. – Ты не умрешь?
Джейми покачал головой и крепко сжал мою руку.
– Ты – моя смелость, а я – твоя совесть, – прошептал он. – Ты – мое сердце… а я – твое сострадание. Мы – единое целое, мы не можем быть порознь. Разве ты сама не знаешь, саксоночка?
– Знаю. – Голос дрогнул. – Поэтому мне так страшно. Я не хочу вновь стать лишь половинкой целого, я этого не вынесу.
Джейми убрал прядь с моей влажной щеки и притянул меня к себе; я чувствовала, как от каждого вздоха вздымается и опадает его грудь. Такой осязаемый, такой живой, рыжие завитки отливают золотом на обнаженной коже… И тем не менее я уже теряла его – однажды.
Он коснулся моей щеки.
– Разве ты не видишь, как мало значит смерть, когда мы вместе? – шепнул Джейми.
Мои руки сами собой сжались в кулаки. Нет, не мало!
– Все то время, когда ты меня оставила, после Каллодена… Я был мертв, разве нет?
– Я думала, ты умер. Поэтому и… ох.
Я прерывисто вздохнула. Джейми кивнул.
– Через двести лет я и подавно буду мертв, саксоночка, – криво усмехнулся он. – И не важно, что меня прикончит – индейцы, дикие звери, чума, виселица или возраст. Меня не станет.
– Да.
– А пока ты была там – в своем времени, – я был мертв, правда?
Я кивнула, не находя слов. Даже сейчас я легко вспоминала чудовищную бездну отчаяния, затянувшую меня после расставания, из которой так медленно, дюйм за дюймом, я с болью выкарабкивалась.
Джейми сорвал пучок травы и сжал в ладони.
– Дни человека – как трава, – тихо процитировал он, мягко коснувшись зеленью моих костяшек, лежавших на его груди, – как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его.
Джейми коснулся травинок губами, потом поднес к моим.
– Я был мертв, саксоночка моя… и в то же время не переставал тебя любить.
Я закрыла глаза, чувствуя, как травинки едва заметно щекочут губы.
– И я не переставала тебя любить, – прошептала я. – И никогда не перестану.
Травинки исчезли. Не открывая глаз, я ощутила, как Джейми наклонился, а затем накрыл мои губы своими, теплыми, как солнечный свет.
– Пока наши тела живы – мы одна плоть, единое целое, – шепнул Джейми.
Его пальцы касались меня – волос, лица, шеи, груди, – а я дышала его дыханием, изо всех сил прижимаясь.
– А когда мое тело умрет, с тобой останется моя душа. Клэр, клянусь своей надеждой на рай – я тебя не оставлю.
Ветер шелестел листвой каштана. В воздухе витали богатые ароматы позднего лета – сосен, травы, земляники, нагретых солнцем камней, прохладной воды… И резкий, мускусный запах мужчины, держащего меня в объятиях.
– Ничего не уходит безвозвратно и не исчезает, саксоночка. Просто меняется.
– Это первый закон термодинамики, – пробормотала я, вытирая нос.
– Нет, – твердо сказал Джейми. – Это вера.
Роджер в десятый раз проверил расписание поездов и вновь принялся мерить шагами гостиную пасторского дома, слишком взволнованный, чтобы усидеть на месте. Ждать оставалось еще час.
В гостиной царил беспорядок – на всех поверхностях громоздились картонные коробки. Роджер обещал увезти все до Нового года, кроме вещиц, которые Фиона хотела оставить.
Он прошел по холлу и оказался на кухне. Заглянул в недра древнего холодильника, потом решил, что не голоден, и закрыл дверцу.
Роджер жалел, что миссис Грэхем и преподобный отец так и не встретились с Брианной. Он улыбнулся пустому кухонному столу, вспоминая, как в юности разговаривал с пожилой парой, когда был охвачен безумной – и неразделенной – страстью к дочери табачника, и спрашивал, как узнать, любишь ли ты на самом деле.