Дэйв задумался, решил, что вернет их, как только его друг перестанет терзаться предчувствиями смерти, и взял часы. Открыл крышку и с восхищением посмотрел на циферблат. Часы показывали шесть двадцать две – минута в минуту, насколько он мог судить. Секундная стрелка бегала по собственному маленькому кругу над цифрой 6.
– Их несколько раз чистили, но ремонтировали лишь однажды, – продолжил Олли, возобновив свой неспешный променад. – По словам дедушки – в тысяча девятьсот двадцать третьем году, когда мой отец уронил их в колодец на нашей старой ферме в Хемингфорде. Представляешь? Им больше ста двадцати лет, а чинили их только один раз. Сколько людей на земле могут похвастаться этим? С десяток? А может, всего пятеро? У тебя два сына и дочь, верно?
– Верно, – ответил Дэйв. В последний год его друг слабел прямо на глазах, от волос остался лишь младенческий пушок на покрытом старческими темными пятнами черепе, но голова у него работала чуть лучше, чем у Ольги. Или у меня, признался он самому себе.
– В моем завещании этих часов нет, но они должны фигурировать в твоем. Уверен, что ты в равной мере любишь всех своих детей, ты из этой породы, но симпатия – это совсем другое, так ведь? Оставь их тому, кому симпатизируешь больше всех.
Значит, Питеру, подумал Дэйв и улыбнулся.
В ответ то ли на улыбку, то ли на мысли Дэйва Олли немного растянул губы, обнажив оставшиеся зубы, и кивнул.
– Давай-ка присядем. Я что-то выбился из сил. Теперь это случается быстро.
Они устроились на скамейке, и Дэйв попытался вернуть часы. Олли нарочито театральным жестом выставил руки вперед. Это выглядело весьма комично, и Дэйв рассмеялся, хотя понимал, что дело серьезное. Куда серьезнее нескольких пропавших элементов пазла.
Восхитительно пахли цветы. Когда Дэйв Калхаун задумывался о смерти – совсем уже близкой, – он больше всего сожалел о грядущей утрате целого мира ощущений и его обычных радостей. Вид ложбинки меж женских грудей. Соло на ударных Кози Коула. Вкус лимонного пирога с меренгами. Аромат цветов, которых он не мог назвать, но которые его жена перечислила бы без запинки.
– Олли, возможно, ты и умрешь на этой неделе. Видит бог, здесь все одной ногой стоят в могиле, а другой – на банановой кожуре, но ведь никто наверняка не ведает ни дня, ни часа. Не знаю, может, тебе приснился дурной сон, или черная кошка перебежала дорогу, или еще что, но все эти предчувствия – полная чушь.
– У меня не просто было предчувствие, – ответил Олли. – Я его видел. Я видел мистера Симпатяшку. За последние две недели он появлялся несколько раз. И всегда все ближе и ближе. Очень скоро он зайдет ко мне в комнату – и конец. Я в общем-то не возражаю. Даже жду этого визита. Жизнь – прекрасная штука, но когда живешь слишком долго, устаешь раньше, чем она закончится.
– Мистер Симпатяшка, – повторил Калхаун. – Что еще за чертов мистер Симпатяшка?
– Это не он сам, – произнес Олли, словно не слышал вопроса. – Это его некое совокупное представление, образ. Квинтэссенция времени и места, если угодно. Хотя когда-то реальный мистер Симпатяшка действительно существовал. Мы с друзьями так прозвали его в тот вечер в клубе «Хайпокетс». Я так и не узнал его настоящего имени.
– Что-то я не понимаю.
– Послушай, ты же знаешь, что я гей, так ведь?
Дэйв улыбнулся.
– Ну, по-моему, все твои свидания закончились задолго до того, как мы познакомились, но да, я это понял.
– По эскотскому галстуку?
По твоей походке, подумал Дэйв. Даже с тростью. По тому, как ты проводишь рукой по остаткам волос, а потом смотришься в зеркало. По тому, как ты закатываешь глаза, глядя на женщин в телесериале «Настоящие домохозяйки». Даже по натюрмортам у тебя в комнате, которые отражают некую временную шкалу твоего увядания. Когда-то ты, наверное, был талантлив, но теперь у тебя трясутся руки. Ты прав: от жизни устаешь раньше, чем она закончится.
– Помимо всего прочего, – ответил Дэйв.
– Ты когда-нибудь слышал, чтобы кто-то говорил, что слишком стар для американских военных авантюр? Во Вьетнаме? В Ираке? В Афганистане?
– Конечно. Хотя обычно все говорят, что слишком молоды.
– СПИД был настоящей войной. – Олли рассматривал свои заскорузлые руки, из которых утекал талант. – И для нее я был вовсе не стар, поскольку для войны на твоей родной земле нет стариков, верно?
– Полагаю, что так.
– Я родился в тысяча девятьсот тридцатом году. Когда СПИД был обнаружен и клинически описан в Соединенных Штатах, мне исполнилось пятьдесят два. Я жил в Нью-Йорке и работал свободным художником для нескольких рекламных агентств. Мы с друзьями по-прежнему иногда тусовались по клубам в Гринвич-Виллидж. Не в «Стоунуолле» – мафиозном притоне, – а в других местах. Как-то вечером я стоял у заведения «Питер Пеппер» на Кристофер-стрит, на пару с другом раскуривая косячок, когда в клуб вошла компания молодых людей. Симпатичные ребята в обтягивающих бедра расклешенных брюках и рубашках, которые тогда носили все подряд, ну, с надставными плечиками и зауженной талией. В замшевых ботинках с наборными каблуками.
– Ребятишки-симпатяшки, – сострил Дэйв.
– Да, но не тот самый симпатяшка. И тут мой лучший друг – звали его Ной Фримонт, он умер в прошлом году, я ездил на похороны – повернулся ко мне и сказал: «Теперь они нас даже не замечают, да?» Я согласился. Тебя замечали, если в твоем кармане шуршали деньги, но мы были слишком… щепетильны в этом смысле, если можно так выразиться. Платить за это считалось унизительным, хотя кое-кто из нас иногда прибегал к такому способу. Однако в конце пятидесятых, когда я только приехал в Нью-Йорк…
Он пожал плечами и устремил взгляд куда-то вдаль.
– Когда ты только приехал в Нью-Йорк, – напомнил Дэйв.
– Я думаю, как это все сказать. В конце пятидесятых, когда женщины еще вздыхали по Року Хадсону и Валентино Либераче, когда об однополой любви не смели даже говорить в противоположность той, о которой кричали на каждом углу, мое половое влечение находилось на самом пике. В этом смысле – уверен, есть и другие – геи и натуралы одинаковы. Я где-то читал, что когда рядом присутствует притягательный объект, мужчины думают о сексе каждые двадцать секунд. Но когда мужчине около двадцати, он думает о сексе постоянно, вне зависимости от наличия притягательного объекта.
– Встает от дуновения ветерка, – согласился Дэйв.
Он вспомнил свою первую работу заправщиком на бензоколонке и симпатичную рыжеволосую девчонку. Он случайно заметил, как она вылезала с пассажирского сиденья пикапа своего дружка. Юбка задралась, и на секунду, самое большее – на две, мелькнули простые белые хлопковые трусики. Он беспрестанно проигрывал в памяти этот момент, когда мастурбировал, и хотя тогда ему было всего шестнадцать, воспоминания по сей день оставались свежими и яркими. Он сомневался, что это произошло бы, увидь он те трусики в пятьдесят. К тому времени он повидал горы женского белья.