– Жуткий пробки сегодня, – сказал сикх, выруливая к выезду с территории аэропорта. Похоже, других английских слов он не знал. – Жуткий, жуткий пробки.
Пока они ползли в направлении Манхэттена, дождь усилился. Уилсон чувствовал, как его запас времени тает с каждой остановкой, за которой следовало мучительно короткое продвижение. Уилсону выделили на презентацию полчаса, всего лишь полчаса. Но предоставят ли ему эти полчаса, если он опоздает? Скажет ли кто-то: «Друзья! Из четырнадцати мелких рекламных агентств с юга, с которыми мы знакомимся сегодня – чтобы зажечь новую звезду на небосклоне нашего бизнеса и все такое, – лишь одно имеет реальный опыт работы с компаниями, сталкивавшимися с серьезными экологическими проблемами, и это «Саутлэнд консептс». А потому не станем исключать мистера Джеймса Уилсона из числа претендентов только потому, что он немного задерживается».
Конечно, кто-то может сказать нечто подобное, подумал Уилсон, но… вряд ли. Их первоочередная задача – как можно скорее пресечь поток шуток вечерних острословов. Вот почему столь важно умение подать себя. Но в наши дни подать себя умеет последний засранец (это уже было из сокровищницы мудростей отца Уилсона). А потому он должен прибыть вовремя.
Четверть второго. Если уж на тебя посыпались беды, то будут сыпаться, вспомнилось ему снова. Он гнал от себя эти мысли, но они невольно лезли в голову. До горючих слез.
Когда они подъезжали к туннелю Мидтаун, он наклонился вперед и попросил сикха назвать примерное время прибытия к пункту назначения.
Оранжевый тюрбан уныло качнулся из стороны в сторону.
– Никак не знать, сэр. Жуткий, жуткий пробка сегодня.
– Через полчаса доберемся?
После долгой паузы сикх ответил:
– Возможно.
Это тщательно подобранное успокоительное слово подсказало Уилсону, что дела его плохи.
Я могу оставить треклятый чемодан на приемной стойке «Маркет форвард», подумал он. Тогда мне хотя бы не придется тащить его в комнату для заседаний.
Он еще раз наклонился вперед.
– Забудьте об отеле. Отвезите меня по адресу двести сорок пять, Парк-авеню.
Туннель стал бы истинным кошмаром для человека, страдающего клаустрофобией. Чуть вперед – остановка, чуть вперед – остановка. Но и транспортный поток по ту сторону, двигавшийся по Тридцать четвертой улице в направлении центра, оказался ничуть не лучше. Крыша микроавтобуса была достаточно высокой, чтобы Уилсон, приподнявшись, мог с тоской видеть все новые и новые препятствия у них на пути. И все же, когда они доплелись до Мэдисон, он позволил себе немного расслабиться. Он успеет в последний момент, появится гораздо позже, чем ему хотелось бы, но все же не будет вынужден звонить и униженно просить подождать, поскольку он застрял в пробке. Правильно он решил не ехать в гостиницу.
Но стоило ему похвалить себя, как впереди обнаружился прорыв магистрали водоснабжения, замаячили заградительные барьеры, и сикху пришлось искать объезд.
– Хуже, чем когда Обама прилетать, – сказал он, а радио пообещало, что если Уилсон подарит им двадцать две минуты, они подарят Уилсону весь мир. Ксилофон заклацал, словно расшатанные зубы.
Мне не нужен весь мир, подумал Уилсон. Мне всего лишь нужно оказаться на Парк-авеню, двести сорок пять, в четверть третьего. Самое позднее – в двадцать минут третьего.
Такси «Джолли дингл» снова выехало на Мэдисон. Промчалось почти без задержек до Тридцать шестой улицы, а потом опять встало. Уилсон представил футбольного комментатора, объясняющего болельщикам, что эта эффектная пробежка только выглядела впечатляюще, но никак не повлияет на результат матча. Скрипели щетки стеклоочистителя. По радио корреспондент рассказывал об электронных сигаретах. Следом пошла реклама снотворного.
Самое время принять успокоительное, подумал Уилсон. Если понадобится, отсюда я смогу дойти пешком. Всего-то одиннадцать кварталов. Вот только лил дождь, а ему придется тащить проклятый чемодан.
Автобус компании «Питер Пэн» поравнялся с такси и остановился, шумно зашипев пневматическими тормозами. Уилсон сидел достаточно высоко, чтобы иметь возможность заглянуть внутрь автобуса. В каких-нибудь пяти или шести футах от него расположилась миловидная женщина, читавшая журнал. Рядом с ней, у прохода, мужчина в черном плаще рылся в содержимом дипломата, балансировавшего у него на коленях.
Сикх посигналил, затем потряс руками, словно хотел сказать: Вы только посмотрите, с чем мне приходится бороться в этом мире!
Уилсон заметил, как симпатичная женщина коснулась кончиками пальцев уголков рта, видимо, проверяя на стойкость помаду. Ее сосед теперь копался в кармане крышки своего дипломата. Достал из него черный шарф, приложил к носу и понюхал.
Зачем ему это понадобилось? – удивился Уилсон. Может, шарф пахнет духами или пудрой его жены?
И впервые после посадки в самолет в аэропорту Бирмингема он напрочь забыл о «Грин сенчури», «Маркет форвард» и о возможном радикальном улучшении своего положения, если встреча, до которой оставалось менее получаса, пройдет успешно. На мгновение он оказался совершенно увлечен – даже зачарован – осторожными, деликатными движениями пальчиков женщины и прижатым к носу шарфом мужчины. Его осенило, что он заглянул в какой-то другой мир. Да. Автобус представлял собой часть другого мира. Этот мужчина и эта женщина тоже спешили на какие-то встречи, тоже возлагали на них надежды. Им тоже нужно было платить по счетам. У них были братья и сестры, и они помнили свои детские игрушки, которые никогда не забываются. Возможно, еще студенткой колледжа эта женщина сделала аборт. А мужчина вставил себе в пенис кольцо. У обоих могли жить домашние животные, и у этих животных были имена.
Перед мысленным взором Уилсона на мгновение возник образ – смутный, не до конца оформившийся, но невероятный в своей огромности, – вид на заводную вселенную, где каждое колесико, каждая шестеренка совершали свое таинственное вращение, имевшее кармический смысл или не имевшее смысла вообще. Здесь находился мир такси «Джолли дингл», а всего в пяти футах существовал мир автобуса «Питер Пэн». И разделяли их только пять футов пространства и два слоя стекла. Уилсона несказанно поразил этот совершенно очевидный факт.
– Жуткий пробка, – повторил сикх. – Хуже, чем Обама, слово даю.
Мужчина отнял от носа черный шарф. Он держал его в одной руке, а другой полез в карман плаща. Женщина у окна продолжала листать журнал. Мужчина повернулся к ней. Уилсон видел, как начали шевелиться его губы. Женщина подняла голову, и ее глаза широко раскрылись в явном изумлении. Мужчина склонился ближе, словно собирался поделиться с ней секретом. Уилсон не понимал, что вещь, которую мужчина достал из кармана плаща, была ножом, пока он не перерезал им горло женщины.
Ее глаза округлились еще больше. Рот приоткрылся. Она потянулась к горлу. Той же рукой, в которой был нож, мужчина в плаще нежно, но решительно опустил ее руку. В тот же момент он прижал черный шарф к горлу женщины. А затем поцеловал ее в висок, глядя поверх ее волос. Он увидел Уилсона, и его губы разошлись в улыбке, достаточно широкой, чтобы продемонстрировать два ряда мелких, ровных зубов. Мужчина кивнул Уилсону, то ли желая тому приятного дня, то ли говоря: теперь у нас есть общий секрет. На окне рядом с головой женщины появилась капля крови. Набухла, потом соскользнула вниз по стеклу. Все еще прижимая шарф к горлу жертвы, Мужчина-в-Плаще засунул палец в безвольно приоткрывшийся рот женщины. Он продолжал улыбаться Уилсону.