– Он! Напиши его некролог! Я соберу информацию в «Гугле», чтобы все получилось по высшему разряду…
Я с неохотой высвободился из ее рук.
– К чему заморачиваться, Кэти? Он и так приговорен к смерти. Пусть о нем позаботится государство.
– Но они этого не сделают! – Она спрыгнула с кровати и закружила по комнате. Зрелище завораживало, о чем я мог бы и не говорить. Эти длинные ноги, о-о-о! – Не сделают! Эти оклахомцы никого не казнили с тех пор, как облажались два года назад [54] ! Кеннет Вандерли изнасиловал и убил четырех девушек – замучил их до смерти, – и он будет жрать государственные харчи до седьмого десятка! А умрет во сне! – Она вернулась к кровати и упала на колени. – Сделай это для меня, Майк! Пожалуйста!
– Почему для тебя это так важно?
Ее лицо застыло. Кэти села на пятки, наклонила голову, укрывшись волосами. Просидела так секунд десять, а когда подняла голову, ее красота… нет, не исчезла, но померкла. Покрылась шрамами. И дело было не в текущих по щекам слезах, а в стыдливо опустившихся уголках рта.
– Потому что я знаю, каково это. Меня изнасиловали, когда я училась в колледже. Однажды ночью после вечеринки. Я бы попросила тебя написать его некролог, но не знаю, кто он. – Она со всхлипом вдохнула. – Он подошел сзади, и я все время лежала лицом в землю. Но Вандерли тоже подойдет. Очень даже подойдет.
Я бросил ей простыню.
– Включай компьютер.
Трусливый лысый насильник Кеннет Вандерли, у которого вставало, лишь когда его жертва лежала связанная, сэкономил налогоплательщикам приличные деньги, совершив самоубийство в своей камере в блоке смертников тюрьмы штата Оклахома. Этим утром, в предрассветные часы. Надзиратели нашли Вандерли (в онлайн-словаре его фотография иллюстрирует понятие «паршивый кусок дерьма») в самодельной петле, сделанной из его штанов. Начальник тюрьмы Джордж Стокетт тут же объявил о праздничном обеде в общей столовой завтра вечером с последующими танцами босиком. На вопрос, будут ли «самоубийственные штаны» помещены в рамку и выставлены в мемориальном музее тюрьмы, начальник тюрьмы Стокетт отвечать отказался, но подмигнул собравшимся на пресс-конференцию журналистам.
Вандерли, смертельная болезнь, замаскировавшаяся под младенца, появился на свет 27 октября 1972 года в Данбери, штат Коннектикут…
Еще одно говняное произведение Майкла Андерсона!
Не такое забавное и язвительное, как самые худшие из некрологов, появлявшихся на страничке «О мертвых – дурное» (если не верите, посмотрите сами), но это не имело значения. Вновь слова лились потоком, с тем же ощущением полностью контролируемой силы. В какой-то момент в глубинах моего разума мелькнула мысль, что это похоже на меткий бросок копья, а не шара в боулинге. Копья с идеально заточенным наконечником. Кэти тоже это чувствовала. Она сидела рядом со мной, и искры буквально сыпались с нее, как с наэлектризованной расчески.
Последующие строчки писать тяжело – они свидетельствуют о том, что в каждом из нас сидит маленький Кен Вандерли, – но есть лишь один способ сказать правду. Вот она: мы возбудились. Едва поставив последнюю точку, я грубо, не по-ботански обхватил Кэти и потащил в постель. Она скрестила лодыжки на моей пояснице, а руками обвила мою шею. Думаю, этот второй заход длился секунд пятьдесят, но кончили мы оба. Да еще как. Люди – далеко не ангелы.
Кен Вандерли был чудовищем. И это не только мое мнение: он сам так себя назвал, когда признался во всем, пытаясь избежать смертного приговора. Я мог бы воспользоваться этим для оправдания своего поступка – ладно, нашего, – если бы не одно «но».
Написание этого некролога понравилось мне даже больше, чем последовавший за ним секс.
Мне захотелось повторить.
Когда я проснулся следующим утром, Кэти сидела на диване с ноутбуком на коленях. Она задумчиво посмотрела на меня и похлопала по дивану, предлагая присоединиться к ней. Я сел рядом и увидел на экране заголовок «Неонового круга»: «ЕЩЕ ОДИН УРОД ОТПРАВЛЯЕТСЯ К ПРАОТЦАМ: «КЕН-НАСИЛЬНИК» СОВЕРШАЕТ САМОУБИЙСТВО В СВОЕЙ КАМЕРЕ». Только он не повесился. Он каким-то образом пронес в камеру кусок мыла – и это загадка, потому что заключенным дозволялось пользоваться только жидким мылом – и затолкал его себе в глотку.
– Боже, – вырвалось у меня. – Какая жуткая смерть.
– И поделом! – Кэти подняла руки, сжала пальцы в кулаки, потрясла ими у висков. – Превосходно!
Кое о чем мне ее спрашивать не хотелось. Первым в списке стоял вопрос, переспала ли она со мной исключительно для того, чтобы убедить расправиться с насильником и отомстить за себя. Но спросите себя (я спросил): а была бы от моих вопросов польза? Даже если бы она ответила абсолютно честно, я бы все равно мог ей не поверить. В такой ситуации отношения, может, и не отравлены полностью, но уж здоровыми их назвать точно нельзя.
– Я не собираюсь продолжать, – заявил я.
– Конечно, я понимаю. – (Она не понимала.)
– Поэтому не проси меня.
– Не буду. – (Она попросила.)
– И никому никогда об этом не говори.
– Я обещала, что не скажу. – (Уже сказала.)
Думаю, в глубине души я знал, что это бесполезный разговор, поэтому я кивнул и не стал продолжать.
– Майк, я не хочу тебя торопить, но у меня миллион дел, и…
– Не волнуйся, подруга, я уже ушел.
Если честно, мне хотелось уйти. Хотелось отшагать миль шестнадцать куда глаза глядят и подумать о том, как жить дальше.
Она перехватила меня у двери и крепко поцеловала.
– Не уходи злым.
– Я не злюсь. – Я не понимал, как вообще могу уйти.
– И даже не думай о том, чтобы бросить «Круг». Ты мне нужен. Я решила, что Пенни для странички «О мертвых – дурное» не годится, но тебе, конечно, надо переключиться на что-то еще. И я подумала, может… Джорджина?
– Может, – ответил я. По мне, Джорджина писала хуже всех в редакции, но меня это совершенно не волновало. Я мечтал только об одном: никогда в жизни больше не видеть некрологов, не то что писать их.
– А ты… пиши рецензии, какие хочешь. Джеромы, которая могла бы тебя остановить, больше нет, верно?
– Верно.
Она тряхнула меня.
– Не говори таким тоном, Майк. Прояви энтузиазм. В «Неоновом круге» принято держать хвост пистолетом. И скажи, что ты остаешься. – Она понизила голос. – Мы можем и дальше проводить наши совещания. Личные. – Она увидела, как мой взгляд скользнул в вырез ее халата, и довольно рассмеялась. Потом подтолкнула меня к двери. – Теперь иди. Выметайся отсюда.