– Я не расслышал, – Свенгельд наклонился ближе к нему через гридницу. – Что ты сказал?
– Я сказал, – громко и внятно, однако с почтением, повторил Логи-Хакон, – что мы затеваем охоту, и не более того. Я не прочь позабавить тебя состязанием, готов даже скакать наперегонки с твоей дочерью, если есть на то твоя воля, но судьбу моей женитьбы решит моя мать, а судьбу твоего наследства в Деревляни – мой брат, князь Ингвар. Хотел бы я, чтобы мы понимали друг друга по этому поводу и не давали оснований для кривотолков.
Лохматые брови сдвинулись над волчьими глазами Свенгельда. Он наливался мрачным гневом, будто туча – грозовой чернотой. Даже Соколина, которая было встрепенулась при этих словах Логи-Хакона, вдруг испугалась и пожелала, чтобы они не были произнесены или означали нечто другое – не отказ от нее.
– Ты говоришь, маль… Ты говоришь, я уже не вправе распоряжаться моим домом и моей дочерью? – прохрипел Свенгельд.
– И не думал я отказывать тебе в праве распоряжаться тем, что принадлежит тебе. – В наступившей тишине, где десятки людей затаили дыхание, голос Логи-Хакона прозвучал немного напряженно, но ясно и четко. – Однако никто не в силах распоряжаться тем, чем владеет кто-то другой. Без согласия моей матери, дроттнинг Сванхейд, и моего брата, князя Ингвара, я не возьму на себя никаких обязательств насчет брака и тем более не стану решать судьбу чужих владений.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что моя дочь недостаточно хороша для тебя? – гневно крикнул Свенгельд, не вникая в слишком тонкие намеки гостя.
И он, прорубив стену этих доводов, вместо того чтобы искать хитро спрятанную дверь, весьма успешно достиг цели. Логи-Хакон встревожился, поняв, что и Свенгельд, и, похоже, Предслава видят в Соколине подходящую для него жену. Он не вполне понимал сам, нравится ли ему эта девушка, и, пытаясь это решить, думал о ней довольно часто. Поначалу она показалась ему не особенно красивой, но привлекла необычностью своих повадок; она раздражала, задевала, лишала покоя, приковывала взгляд и мысли, и теперь он уже не придавал значения тому, красива ли она.
Но она родилась от рабыни. От пленницы неведомого рода. Она не могла стать законной женой ему, внуку конунгов и брату князя. Потомку Харальда Боезуба, а через него – и самого Одина. Свенгельд несколько забылся, навязывая побочную дочь в невестки своему вождю, пусть и покойному. Заслуги, богатство, почет, влиятельное положение запорошили ему глаза, и он забыл, что все же не ровня сыновьям Ульва. Знатные люди, бывало, женились на побочных дочерях конунгов, но наоборот?
Все ждали, что сейчас Свенгельд вскочит, сорвет со стены топор или метнет в дерзкого свой кубок. Но вместо этого хозяин, помедлив немного, откинулся к спинке сиденья.
– Так я и знал! Ты считаешь, что дочь рабыни недостаточно хороша для тебя. Но сдается мне, ты еще маловато испытывал свою удачу и не можешь решать, что хорошо для тебя, а что нет. Завтра у тебя будет такой случай. Ты будешь состязаться с ней, и если уступишь девчонке, над тобой будут смеяться от Квенланда до Ромеи. Такой слабак мне в зятья и не годится, так что проваливай домой к своей мамаше… ну, уважаемой дроттнинг Сванхейд, с низким поклоном от меня. А если ты все же возьмешь верх над девчонкой, значит, твоей удачи хватит на то, чтобы хоть попытаться одолеть того, кто удачу испытывает без малого пять десятков лет! Ты схватишься со мной. И если докажешь, что твоя удача больше моей… тогда и будешь сам решать, что с этим делать дальше! Эй, дочка! – старик обернулся к Соколине, застывшей, будто береза, с кувшином в руках. – Налей ему еще пива, а то он что-то малость побледнел. Или мне кажется?
Хозяин захохотал, смех перешел в кашель. Соколина, будто проснувшись, подошла к Логи-Хакону и стала лить пиво в его кубок. Потом подняла взгляд. В их глазах – его светло-серых и ее золотисто-желудевых – отражалось одинаковое убеждение: мы в ловушке!
* * *
Вечерело. Возвращались с луга коровы, челядь гнала их в хлевы Свинель-городка, устроенные в клетях на внутренней стороне вала. Челядинки шли доить. Соколина, как всегда, ушла с ужина раньше всех, чтобы проследить за дойкой. Но едва ли она сегодня видела хотя бы то, что делают ее собственные руки.
К стене коровника снаружи небрежно привалились двое. Бьольв жевал травинку, и только самый пристальный взгляд различил бы, что руки у него дрожат. Лис сидел на земле, и на его лице не отражалось ни малейшего беспокойства.
– Давай я сам с ней поговорю, – негромко промолвил он.
Всякий, кто видел их в этот час, мог подумать: парни вышли подышать перед сном и болтают лениво – о том, что и всякий день, и ни о чем по существу.
– Почему ты? – В отличие от Лиса, Бьольву приходилось притворяться невозмутимым. – Я ведь ему в руки дал.
– Но придумал-то я.
Из хлева вышла Соколина с засученными рукавами. Лицо у нее было мрачное. Оба парня, так и не успев договориться, оба разом подались к ней. Движение их было столь слаженным и хищным, что она невольно вздрогнула от неожиданности и шагнула назад. Потом узнала их:
– Это вы! Чего бродите, как мары полуночные?
– Тебя ждем, – кивнул Лис. – Пойдем-ка отойдем.
– Не пойду! – Соколина вцепилась в косяк. – Надоели вы все мне до смерти!
– Пойдем! – Лис мягко, но крепко взял ее за локоть. – Разговор есть. Нужный.
Лис и в дружине, и в хозяйской семье был известен как человек, слов на ветер не бросающий и по пустякам шуму не подымающий. Поэтому Соколина лишь вздохнула из самой глубины души и покорно пошла с ним вдоль стены к клетям, где хранились припасы. Иные из них сейчас, пока зрели хлеба, стояли пустыми. Лис открыл дверь, кивнул туда Соколине; она помотала головой, тогда он зашел сам, чтобы скрыться с глаз проходящих по двору, а девушка встала так, чтобы ее прикрывала отворенная дверь. Бьольв, в душе радуясь, что Лис взял все на себя, отошел на пару шагов и сел со скучающим видом наземь – следить, не подойдет ли кто слишком близко.
– Видела рогатину, какую твой отец в избу забрал? – сразу начал Лис.
– Забрал? – Соколина нахмурилась.
Она ушла из гридницы раньше мужчин и не видела, как Свенгельд удалился на покой, опираясь, будто на посох, на древко новой рогатины, которую так самовластно выменял у Логи-Хакона. Не то чтобы ему требовалась подпорка, а просто взбрело в голову взять ее с собой и тем выразить нерушимость своих решений.
– Он забрал в избу рогатину, которую взял у рыжего, – подсказал Бьольв. – Ты же видела, как они менялись?
– Ну? – мрачно ответила Соколина.
Ей вспомнился последний взгляд, которым они обменялись с Логи-Хаконом. В тот миг ей впервые пришло на ум, что он-то, в отличие от Ольтура, Володислава и еще многих, вовсе не жаждет ею завладеть. И она до сих пор не поняла, обрадовало ее это открытие или задело. Веселости, во всяком случае, на сердце не прибавилось.
– Забери ее оттуда.
Лис выразился предельно ясно, но Соколина воззрилась на него в недоумении.