Он знал это. И давно уже смирился с неизбежностью ухода в небытие. Его не пугала вечная тьма и безмолвие. А о том, чтобы его изуродованное болезнью тело не испытывало страданий, позаботился Юм-Памарак.
Жизнь медленно утекала. Уходила в песок вечности. Обращалась в ничто. Юм-Памарак сидел рядом с умирающим и с интересом наблюдал за тем, как это происходит. Шаман знал, что именно смерть таит в себе главное различие между человеком и животным. Каждый умирает по-своему. Один спокойно ждет своего конца, другой мечется в ужасе, третий до последнего пытается найти способ обмануть смерть, а то и заключить с ней сделку. Есть еще четвертые, пятые, шестые, седьмые… О! Смерть уникальна во всех своих многочисленных проявлениях. Но, в отличие от животного, человек знает, что такое смерть. И, как правило, заранее к ней готовится. Всю свою жизнь.
– Юм-Памарак, ты здесь? – едва слышно произнес умирающий.
– Да, Юрий, ага, – также тихо ответил шаман.
– Перестань добавлять «ага» в конце каждой фразы…
– Почему, ага?
– Люди так не говорят.
– Я уурсин, ага. Уурсины всегда добавляют «ага», только по-своему, ага.
– Ут-Ташан не говорит «ага».
– Он еще слишком молод, ага.
– Сколько ему?
– Не знаю, ага.
– А сколько лет тебе, Юм-Памарак?
– Я не считаю лет, ага. Я не знаю, что это такое, ага. Но я помню, как первые уурсины пришли сюда, и дед мой был тогда еще жив, ага.
– Это было давно?
– Давно, не давно – какая разница, ага. Может быть, это было только вчера, ага. А, может быть, еще тогда, когда дерево, которое сейчас восемь человек, взявшись за руки, обхватить не могут, было тоненьким, зеленым стебельком, ага.
В горле у умирающего что-то булькнуло – по всей видимости, он попытался усмехнуться.
– С таким отношением ко времени можно жить вечно… Так, что ли, Юм-Памарак?
– Ты хотел бы жить вечно, Юрий, ага?
Умирающий ничего не ответил.
А Юм-Памарак и не ждал ответа. Потому что он и вопроса не задавал. Он лишь озвучил то, о чем думал сейчас Юрий.
– Послушай, Юм-Памарак… – медленно, устало начал умирающий. – Я должен тебе кое-что сказать…
– Не стоит, ага.
– Ты не понимаешь…
– Я все прекрасно понимаю, ага. Но, поверь мне, то, что сейчас тебе кажется важным, вскоре не будет иметь никакого значения, ага.
– Помнишь тех людей, что приходили в селение?
– Они обещали вернуться, ага. И, я думаю, они непременно вернутся, ага.
– Мне трудно это говорить, Юм-Памарак… Поверь мне… Дай мне воды!..
Шаман взял стоявшую на полу чашку с водой и поднес ее к сухим, потрескавшимся губам умирающего.
Юрий попытался отпить. Ему было больно глотать. Вода не текла в горло, а выплескивалась на подбородок и грудь. Умирающему удалось лишь смочить пересохший рот. Оттолкнув руку Юм-Памарака, он снова упал на ложе.
– Не думай, что я сошел с ума, Юм-Памарак… Но я должен это сказать…
– Я слушаю тебя, Юрий, ага.
– Когда люди вернутся, убейте их… Всех… А потом пусть охотники отправятся в их лагерь и убьют остальных…Тела бросьте, чтобы их сожрали дикие звери…
– Уурсины не убивают людей, ага, – дважды кивнул Юм-Памарак. – Ага.
– Они уже мертвы…
– Тогда зачем их убивать, ага?
– Если вы не сделаете этого… Они будут возвращаться снова и снова… А следом за ними придут другие… Они разрушат ваш мир… Уничтожат вас…
– Я так не думаю, ага.
– Потому что ты не знаешь людей…
– Тот, которого зовут Александр, сказал, что они не хотят здесь оставаться, ага.
– Может быть… Но они все равно останутся… И придут другие… Помнишь, ты рассказывал мне, как вы бежали из другого мира?.. Помнишь?.. Многим ли удалось спастись?.. Вам снова придется бежать, если вы не убьете… Если не убьете чужаков…
Юм-Памарак запрокинул голову назад и почесал худую, с широкими складками кожи, шею.
– Хочешь, я помогу тебе дождаться их, ага?
– Зачем?
– Ты сам им все это расскажешь, ага.
– Я говорю это тебе…
– Ты не о том думаешь перед смертью, ага.
– Я думаю о вас… Об уурсинах…
– Зачем, ага? Ты ведь уходишь, а мы остаемся, ага.
– Именно поэтому…
– Нет, ага, – мягко улыбнувшись, покачал головой Юм-Памарак. – Ты сейчас думаешь не об уурсинах, а о себе, ага. Это нормально, именно о себе и только о себе должен думать человек перед смертью, ага. Но ты умираешь, как человек, как представитель своей расы, а не как уурсин, ага. Знаешь, в чем разница, ага? Даже сейчас, стоя на пороге смерти, ты все еще думаешь о том, что станут говорить, как станут вспоминать тебя после того, как тебя не станет, ага. И не говори мне, что это не так, ага. Знаешь, почему болезнь съела тебя изнутри, ага? Ты думаешь, что тебе не хватало каких-то там лекарств, но это не так, ага. Все дело в том, что ты так и не смог найти гармонию между своей внутренней сущностью и тем миром, в котором приходится жить, ага. И даже сейчас, умирая, ты не пытаешься прийти к умиротворению, нет, ты стараешься внести сумятицу, ага. Ты прошел через обряд хашцак мицерик, но это не принесло тебе ни радости, ни облегчения, ага. А знаешь почему, ага? Потому что в твоем прошлом осталось то, что ты сам не хочешь, а может быть, боишься вспоминать, ага. Почему – не знаю, ага. Но из-за этого ты по-прежнему видишь мир, как циновку, накрытую для обеда, ага. А что находится под ней, ты не знаешь, ага. Мир не принадлежит тебе, а ты не принадлежишь миру, ага. Я уурсин, Юрий, а у нас, уурсинов, принято говорить человеку перед смертью то самое главное, что ты не сказал ему до этого, ага. Так вот, Юрий, я хочу сказать тебе, что ты очень плохой человек, ага. И это не ты умираешь, а мир избавляется от тебя, ага, – Юм-Памарак поднялся на ноги. – Ты хочешь пить, ага?
– Нет, – отрицательно качнул головой Юрий.
– Хочешь, чтобы я помог тебе умереть, ага?
– Нет.
– Тогда я ухожу, прощай, ага.
Шаман повернулся к умирающему спиной, откинул закрывавшую дверной проем циновку и вышел на открытый воздух.
Только теперь, вздохнув полной грудью, он понял, какая тяжелая, застоявшаяся атмосфера давила на него в хижине, которую он покинул. И дело было вовсе не в том, что в ней умирал человек. Уурсины относились к смерти не так, как люди. Они не видели в уходе близкого им человека трагедии. Смерть была для них естественным, закономерным процессом, без которого жизнь была бы не полной. Наверное, именно поэтому каждый уурсин сам выбирал время, когда ему пора было уйти.