Он хрипло рассмеялся. Жак вскинул взгляд, потом опустил. Он беспокоился, что повредил не только глазное яблоко, но и кожу вокруг него, щёку или бровь. Его волновал не порез как таковой – простая рана должна была быстро зарубцеваться. Но среда, в которой они находились, была нездоровой, поддерживать гигиену посреди такого количества дерьма и грязи, летающей в воздухе, было очень сложно, и любой порез мог воспалиться. Кто знает, к чему могла привести инфекция, – даже к большим гноящимся ранам. Гордий мог умереть в мучительной агонии. Жак этого не хотел. Рана на лбу оказалась неприятной неожиданностью, но она, к счастью, неплохо зажила. Во второй раз ему так не повезёт.
Он раздвинул веки Гордия, и тот захныкал, но не очень громко. Зрачок разрушился, сквозь дыру вытекла часть желеобразного содержимого глазного яблока. Но Жак решил, что само по себе оно стерильно и должно будет – он точно не знал – затянуться или зарубцеваться, как-то так. Он позволил векам закрыться и снова промыл глаз водой.
– Не трогай, – приказал он Гордию. – Пусть заживёт. Через день-два перестанет болеть.
Гордий, преодолев этапы ненависти и раскаяния, перешел к возмущению.
– Мой глаз! – завопил он. – Ты лишил меня глаза!
– У тебя ещё один есть, – сообщил Э-дю-Ка. – Радуйся тому, что имеешь, ты, мешок гхи [9] .
Пятёрка от души рассмеялась, и Мо принялся кривляться, выкрикивая женоподобным голосом: «Мой глаз! О-о, мой глаз!»
– Зачем ты ослепил меня… – причитал Гордий. – Что ты наделал? Здесь мне никогда не раздобыть искусственный глаз!
Хохот пятёрки сделался громче.
– Я думал, ты мой друг! – выл Гордий. – Зачем ты меня ослепил?
– Ты пытался меня задушить, – мягко заметил Жак.
Силы покинули Гордия. Он разрыдался.
– Казалось бы, с одним глазом он должен плакать вполовину меньше, – сказал Марит. – Но вы только послушайте его!
Он намеревался пошутить, но общая весёлость как-то вдруг схлынула. Э-дю-Ка, Луон и Давиде вернулись в центральный туннель и снова запустили буры. Гордий, всхлипывая, свернулся в комок. Мо опять уснул, а Марит снова принялся тук-тук-тукать камнями по дальней стене.
Жак забрался в угол и вытащил свой кусок стекла. Держать его в руках, шлифовать его, полировать его круговыми движениями – это очень успокаивало. Работая, он прислушивался к собственным ощущениям: гортань саднила, каждый вдох приносил режущую боль, в горле что-то свистело. Это было неприятно, но он знал, что всё пройдёт. Перед глазами у него мелькали чёрные точки. А вот это заставляло беспокоиться куда сильней. Если случившееся повредило сетчатку, всё обернётся очень плохо. Наверное, это из-за лопнувших кровеносных сосудов. Он надеялся на лучшее.
Он отрешился от боли и сосредоточился на стекле.
Позже три альфы выбрались из туннеля, тяжело дыша от усталости, покрытые пылью. Была смена Гордия, но, хотя Жак чувствовал себя слабым, у него всё болело и работать не хотелось, он занял место маленького бога. Он беспокоился, что во время бурения в открытую рану на месте глазницы Гордия попадёт песок. Инфекция могла привести к роковым последствиям. У них не было никакой надежды на медицинскую помощь.
И Жак отработал всю смену. В туннеле было уже пятнадцать метров длины, он тянулся глубоко к сердцу астероида. Марит решил, ни с кем не советуясь, что это достаточная длина, и, развернув бур, начал рыть собственную комнату. Мо последовал его примеру, и Жак не видел ни одной причины, почему бы и ему не сделать то же самое. С учётом того, как развивались отношения внутри группы, им и в самом деле требовалось хотя бы некое подобие уединения, иначе они взорвутся. И буры трудились, медленно вырезая три отдельные комнаты. Если их станет шесть, тогда Гордий сможет жить один в главной пещере.
Не то чтобы это имело значение. Каждая комната была ящиком внутри ящика. А что в ящике?
Голос. Он был по-прежнему там.
Намного позже, после того как смена Жака закончилась и он устроился в углу, чтобы поспать, к нему пришел Гордий. Теперь пришел его черёд бурить. Хотя он жаловался и скулил, увильнуть было нельзя, но, перед тем как отправиться в туннель, он наклонил раненое лицо к Жаку.
– Прости, прости, – проговорил он жалобным голосом. – Я совсем съехал с катушек. Мне не стоило этого делать. Ты правильно выбил мне глаз.
– Всё хорошо, – сказал Жак, раздраженный его раболепием. – Но я очень устал после всего, что было. Я хочу спать.
– Я просто хотел извиниться! Ты правильно выбил мне глаз! Я поступил отвратительно! Ты простишь меня за то, что я напал на тебя? Ты мой единственный друг в этом адском месте! Ты…
– Ну хватит, божонок, – заорал Луон из туннеля. – Работать пора. Иди сюда сейчас же.
– Ты, – Гордий перешел на шепот, и в его голосе зазвучали жалобные, отчаянные нотки, – ты по-прежнему согласен взять меня с собой? Когда уйдёшь отсюда?
– Я ведь обещал, верно? – ответил Жак.
– Просто я… я не должен был хватать тебя за шею. Мне так жаль, что я это сделал. Ты не… передумал?
– Когда я уйду, – сказал Жак, закрывая глаза, – то не оставлю тебя здесь, Горд.
Толстяк снова заплакал, но на этот раз из его единственного глаза текли слёзы радости.
– Спасибо, друг. Я этого не забуду. Мы тут вместе, ты и я. Я сошел с ума, когда полез драться.
– Иди сюда, божонок, – взревел Э-дю-Ка. – Или я тебе выбью второй глаз.
Гордий отправился в туннель. Жак чувствовал, как подступает сон, затопляя его сознание, словно тёплая вода, наполняющая ванну. Он исчез – почти что, – а потом вдруг почувствовал прикосновение к своей руке и резко открыл глаза.
Справа парила ухмыляющаяся рожа Марита.
– Что тебе нужно, Марит? Секс? Я слишком устал. Дай выспаться, и от меня будет больше толку.
– Я слышал, что ты сказал божку, – сказал Марит.
Жак обдумал это. Перебрал все возможные варианты ответа.
– У тебя в ушах такие густые заросли, что я удивлён, как ты вообще не оглох. Серьёзно, у тебя там натуральная щетина, как на зубной щётке.
Он проговорил это с напускной весёлостью, как будто заигрывая.
– Ха, – мрачно отозвался Марит. – Я всё расслышал как следует. Он думает, что ты сумеешь сбежать с этой каменюки?
– Ему кажется, – осторожно сказал Жак.
– У него с головой проблемы. Он слабовольный и тупой. Разве мы можем отсюда выбраться?
– Мы не можем, – согласился Жак.
– Разве что кто-то придёт за нами. И ведь только в гонгси знают, где мы.
– Только они, – сказал Жак, кивая. Так оно и было на самом деле.