Пабло и Пилон бросились к нему.
– Наш друг! Он ранен. Он упал с обрыва. Его переехал поезд!
В их тоне не было и тени насмешки, но Хесус Мария счел эти слова самой язвительной насмешкой. Он свирепо сверкнул на Пилона и Пабло тем глазом, который был еще на это способен.
– Обе твои матери – яловые коровы, – сказал он.
Они отступили, ужаснувшись вульгарности этого ругательства.
– Наш друг бредит.
– Ему проломили череп.
– Налей ему вина, Пабло.
Хесус Мария угрюмо уселся у печки, поглаживая свою банку из-под варенья, а его друзья терпеливо ждали рассказа о трагическом происшествии. Но Хесус Мария, казалось, не собирался ничего им говорить. Пилон несколько раз откашливался, Пабло глядел на Хесуса Марию взглядом, готовым немедленно выразить живейшее сочувствие, но Хесус Мария только хмурился и свирепо поглядывал то на печку, то на вино, то на святую свечу, и в конце концов его невежливая сдержанность толкнула Пилона на столь же большую невежливость. Потом он сам не понимал, как мог настолько забыться.
– Опять эти солдаты? – спросил он.
– Да, – проворчал Хесус Мария. – На этот раз они явились слишком рано.
– Наверное, их было не меньше двадцати, раз они тебя так отделали, – заметил Пабло, чтобы подбодрить друга. – Кто же не знает, что в драке ты – лев?
И действительно, после его слов Хесус Мария чуть-чуть повеселел.
– Их было четверо, – сказал он. – И Арабелла Гросс им тоже помогала. Она стукнула меня камнем по голове.
Пилона охватило добродетельное негодование.
– Не стану напоминать тебе, – сказал он строго, – что твои друзья просили тебя не связываться с этой девкой-консервницей. (Он не был вполне уверен, предостерегал ли он Хесуса Марию, но ему помнилось, что предостерегал.)
– От этих дешевых белых девчонок добра не жди, – вмешался Пабло. – А ты отдал ей эту штучку, которую носят как пояс?
Хесус Мария порылся у себя в кармане и вытащил оттуда розовый вискозный бюстгальтер.
– Не успел, – сказал он. – Я как раз хотел это сделать, а кроме того, мы еще не добрались до леса.
Пилон понюхал воздух и покачал головой, но не без оттенка грустной снисходительности:
– Ты пил виски.
Хесус Мария кивнул.
– Чье это было виски?
– Этих солдат, – ответил Хесус Мария. – Они спрятали его под мостиком. Арабелла об этом знала и сказала мне. Но солдаты увидели у нас бутылку.
Контуры случившегося постепенно прояснялись. Пилон предпочитал именно такой способ повествования. Выложить все сразу – значит безнадежно испортить рассказ. Его прелесть слагается из недосказанного, когда слушатель должен восполнять пробелы, исходя из собственного опыта. Пилон взял розовый лифчик с колен Хесуса Марии, провел по нему пальцами, и глаза его стали задумчивыми. Но через мгновение в них вспыхнула радость.
– Знаю! – воскликнул он. – Мы отдадим эту штучку Дэнни для подарка миссис Моралес.
Все, кроме Хесуса Марии, горячо приветствовали этот план, и он почувствовал, что остался в жалком меньшинстве. Пабло тактично наполнил банку Хесуса Марии, хорошо понимая, каково это – потерпеть поражение.
Но прошло немного времени, и все трое начали улыбаться. Пилон рассказал очень смешную историю, случившуюся с его отцом. К обществу вернулось хорошее настроение. Они запели. Хесус Мария отбил чечетку, чтобы доказать, что его рана – пустяк. Вина в бутыли становилось все меньше и меньше, однако оно еще не иссякло, когда троих друзей сморил сон. Пабло и Пилон, пошатываясь, добрели до своих постелей, а Хесус Мария удобно устроился на полу возле печки.
Дрова в печке догорели. Дом наполнился басовой мелодией сна. В большой комнате все застыло в неподвижности. Только святая свеча с удивительной быстротой то вскидывала, то опускала острый язычок пламени.
Позже эта свеча заставила Пилона, и Пабло, и Хесуса Марию задуматься над кое-какими этическими вопросами. Простая восковая палочка с бечевкой внутри ее. Подобный предмет, скажете вы, подвластен определенным физическим законам, и только им. Вы думаете, что его поведение обусловливается конкретными факторами, именуемыми теплотой и горением. Вы зажигаете фитиль, воск плавится и подымается по фитилю; свеча горит какое-то количество часов, затем гаснет – и все. Эпизод закончен. Вскоре свеча уже забыта, и следовательно, никогда не существовала.
Но разве вы забыли, что свеча была святой? Что в минуту угрызений совести, а может быть, чисто молитвенного экстаза Пабло обещал ее святому Франциску? И вот этот фактор помещает восковую палочку вне пределов юрисдикции физических законов.
Свеча прицелилась острием пламени в небеса, словно художник, который сжигает себя, чтобы обрести бессмертие. Свеча становилась все короче и короче. Она искривилась. Ветер поднялся на улице и пробрался сквозь щели в стенах. Шелковый календарь, украшенный личиком прелестной девушки, выглядывающей из лепестков розы «Американская красавица», плавно качнулся на стене. Он задел огненное острие. Пламя лизнуло шелк и взбежало к потолку. Вспыхнул отставший кусок обоев и, пылая, упал на пачку старых газет.
С неба на происходившее сурово и неумолимо глядели святые и мученики. Свечка была обещана. Она принадлежала святому Франциску. Вместо нее святой Франциск получит в эту ночь свечу побольше.
Умей мы измерять глубину сна, можно было бы утверждать, что Пабло, чье кощунственное деяние послужило причиной пожара, спал еще более крепко, чем оба его друга. Но раз мы этого не умеем, остается только сказать, что спал он очень, очень крепко.
Языки пламени побежали по стенам, нашли дыры в крыше и просочились сквозь них в ночь. Дом наполнился ревом огня. Хесус Мария заворочался и, не просыпаясь, начал стягивать с себя куртку. Но тут ему на лицо упала горящая дранка. Он с воплем вскочил и потрясенно уставился на огонь, бушевавший вокруг.
– Пилон! – завопил он. – Пабло!
Он бросился в соседнюю комнату, вытащил своих друзей из постелей и вытолкал их за дверь. Пилон все еще сжимал в кулаке розовый бюстгальтер.
Они стояли перед горящим домом и смотрели в занавешенную огнем дверь. Им был виден стол, а на нем – бутыль, в которой еще оставалось добрых два дюйма вина.
Пилон почувствовал, что в Хесусе Марии поднимается волна яростного героизма.
– Не делай этого! – крикнул он. – Пусть оно гибнет в огне, в наказание нам за то, что мы его оставили там.
До них донесся вой сирен и рев монтерейских пожарных машин, на второй передаче взбирающихся по холму. Большие красные фургоны все приближались, и лучи их прожекторов уже заметались среди сосен.
Пилон поспешно повернулся к Хесусу Марии:
– Беги и скажи Дэнни, что его дом горит. Беги быстрее, Хесус Мария.