— Подождите, я надену пальто и сапоги. Провожу вас немного.
Она также завернулась в шаль, прикрыв голову и нижнюю часть лица, и натянула черные кожаные перчатки.
— Я два дня никуда не выходила. Какой стыд! Словно я боюсь морозов!
Овид медленно шел рядом, наслаждаясь ее обществом, несмотря ни на что.
— Моя лошадь в старом хлеву «маленького рая» — в том самом темном сарае, который был свидетелем вашего гнева. Мне было приятно видеть вас в таком состоянии из-за моей предстоящей свадьбы. Я думал, что вы умираете от ревности.
— В этом была доля правды, — со смехом призналась Эрмина. — Даже сейчас я испытала облегчение, узнав, что вы не женились. Хорошо, что вы решили меня проведать, я хоть вышла прогуляться. Воспользуюсь этим, чтобы выпить еще одну чашечку чаю у Шарлотты. Этой ночью сильно подморозит, зато ехать будет легче. Онезим, наш постоянный водитель, хорошо оснащен. Каждый год он использует какое-нибудь новое изобретение, чтобы иметь возможность ездить зимой.
Перед входом в сарай, где царил полумрак, благоприятный для последнего поцелуя, Эрмина замедлила шаг.
— Не бойтесь, — тут же сказал Овид. — Я не стану злоупотреблять вашим одиночеством. И очень жаль.
Черная лошадь поприветствовала их коротким ржанием. Эрмина растроганно погладила ее.
— Мне дороги воспоминания, связанные с вами. Наша поездка в индейское стойбище, ночь в гостинице Перибонки и все остальное… Вы заняли свое место в моем сердце, Овид.
— Маленькое место — это уже хорошо, я буду этим довольствоваться, моя дорогая подруга.
Она бросилась к нему в объятия. Молодой человек крепко прижал ее к себе.
— Умоляю вас, возвращайтесь, Эрмина! Чтобы я хотя бы иногда мог встречать вас в Робервале, слышать ваш голос! Знайте также, что я восхищаюсь вашей храбростью.
Она всхлипывала, поддавшись ощущению невероятного комфорта, которое приносило ей лишь одно его присутствие. Было так приятно укрыться в его объятиях, почувствовать бесконечное желание, которое он к ней испытывал. Их губы соприкоснулись, но Овид отстранился.
— Я должен ехать! Пришлите мне открытку из Парижа.
С поспешностью, выдававшей его волнение, учитель вывел лошадь из стойла и оседлал ее. Эрмина помахала ему рукой. Через несколько минут он уже исчез из виду.
— Овид, — простонала она, расстроенная, что они даже не поцеловались на прощание.
Походкой раненого зверя она направилась к крыльцу «маленького рая». Постучав три раза, она позвала:
— Шарлотта, открывай быстрее, я замерзла!
— Да, я иду! — крикнула девушка. — Одну минуту!
Минута показалась Эрмине бесконечной. Наконец она услышала, как в замочной скважине повернулся ключ, затем раздался звук отодвигаемого засова.
— Что ты так долго? Я вся закоченела.
— У меня руки были в мыльной пене, пришлось их вытирать. Иди погрейся возле печки. Я смотрю, Овид не стал задерживаться!
— Да, у печки хорошо, — согласилась Эрмина. — У него были дела в Робервале, и он решил заехать ко мне, чтобы узнать последние новости. В такой мороз ему лучше отправиться в путь до темноты.
— Можешь быть со мной откровенной, Мимина. Овид проскакал бы сотни миль ради одной секунды в твоем обществе. Он влюблен в тебя — это бросается в глаза.
Пес подошел обнюхать сапоги посетительницы. Она почесала ему лоб между ушами.
— Ты здесь как король, старина Мало, — с грустью сказала она. — Ведь раньше ты круглый год жил на улице. Конечно, у собак есть загон, но это не защищает их от ветра и мороза. Тошану бы не понравилось, что пес привык к комфорту. Мне кажется, он поправился.
— Тем не менее я даю ему только остатки, — сухо ответила девушка. — Ладно, приготовлю тебе чай. Хотя я мыла посуду.
— За одним человеком помыть посуду несложно, — заметила Эрмина. — Тебе еще повезло, что вода не замерзла, учитывая, какой на улице мороз. В свое время завод следил за состоянием водопровода. Просто чудо, что зимой обходимся без проблем.
Эрмина могла бы часами болтать о пустяках, чтобы хоть ненадолго забыть о своем неумолимо приближавшемся отъезде и перестать думать об Овиде, о его нежных губах и надежных мужских объятиях. Шарлотта в это время была как на иголках. Их с Людвигом застал врасплох приход учителя, постучавшего в дверь. Вот уже два месяца она скрывала у себя молодого немецкого солдата, и часто, даже днем, он находился на первом этаже дома. Им достаточно было просто проявлять бдительность. А когда в дверь постучала Эрмина, они как раз целовались за задернутыми шторами.
«К счастью, Людвиг ходит в носках и не производит никакого шума. Он поднялся наверх и наверняка лежит в нашей кровати, нашей чудесной кровати!» — думала Шарлотта, разыскивая банку с чаем.
С порозовевшими щеками, поскольку эта самая кровать была свидетелем их все более дерзких любовных игр, она поспешила налить чаю своей гостье.
— Вот, я добавила тебе немного молока. Но печенья у меня нет.
— Ничего страшного, милая, — рассеянно ответила Эрмина. — Ты придешь сегодня на ужин?
— Конечно, Лора попросила меня прийти. Смотри, какой я сейчас вяжу шарф. У меня получился этот сложный узор. Я хотела бы закончить его до завтра.
— Можешь вязать при мне; я просто хотела немного поболтать с тобой: в последнее время у нас было немного таких возможностей. Я очень боюсь садиться в самолет. Папе удалось меня напугать, рассказав столько ужасных историй об авариях. Шарлотта, если со мной случится несчастье, позаботься о детях, помоги маме их вырастить.
Казалось, Эрмина совсем отчаялась. В ее голубых глазах плескался безотчетный страх.
— Ты еще можешь отменить поездку, — сказала Шарлотта. — Никто не заставляет тебя уезжать.
— Нет-нет, я не могу! Если бы только Бадетта смогла сопровождать меня, как было договорено! Но к сожалению, она сломала ногу на террасе Дюфферен в Квебеке.
— Это все гололед!
Усевшись внизу лестницы, старый Мало тихо заскулил. Пес пристально смотрел на ступеньки, виляя хвостом. Его поведение удивило Эрмину.
— Что с ним? Ты же не позволяешь ему подниматься на второй этаж, я надеюсь?
— Господи, нет, конечно! — заверила Шарлотта. — Наверное, печка в моей комнате слишком сильно шумит: я только что бросила в нее очень сухое полено. Мало начинает беспокоиться, когда гудит огонь. Пей чай, я схожу проверю.
Она вскочила со стула, шлепнула пса и поднялась на второй этаж. На ее лице появилась улыбка: эта ситуация ее одновременно тревожила и возбуждала. Она быстро скользнула в комнату, где Людвиг читал, вытянувшись на кровати. Он обеспокоенно взглянул на нее, поскольку она приложила палец к губам, чтобы он ничего не говорил. Но, поправив задвижку в печке, она подбежала к нему и поцеловала. Постоянный риск и пренебрежение запретами придавали остроту их отношениям.