Симоне оставалось лишь соглашаться, даже если некоторые утверждения метиса, слишком привлекательного адъютанта Тошана Клемана Дельбо, наполняли ее тревогой или ужасом. Однажды вечером, когда она умоляла его пойти в Руффиньяк, предположив, что хотя бы Брижитт, возможно, вернулась домой, он рассказал ей то, что ему было известно.
— Вы с сыном в опасности! Может быть, вы полагаете, что гестапо просто отправит вас во французский концлагерь в Дранси? Евреи туда попадают лишь на время. Потом их быстро переправляют в Германию целыми составами в вагонах для перевозки скота. Какова их дальнейшая судьба? Те, с кем я смог связаться, утверждают, что депортация вполне может превратиться в массовое уничтожение. Я знаю, это кажется безумным, немыслимым, и все же… Союзники в курсе некоторых вещей, но они не решаются действовать, они тоже сомневаются. Я поклялся себе спасти вас с Натаном.
Должно быть, Тошан считал, что они в безопасности в этих развалинах. Деревья вокруг замка — вековые дубы и огромные каштаны — частично скрывали его. Дорога, ведущая к нему, заросла резедой, глинистая почва не позволяла проехать на машине. Илистые канавы заполонили камыш и осока, а единственная дверь в здание скрывалась под густой завесой из плюща.
— Это проклятое место, — заявил метис на второй вечер. — Но я не боюсь колдовства. В случае гонений и угроз такие места служат прекрасным укрытием. Мы спим там, где, судя по всему, раньше был хлев, но укрытые от дождя и ветра. Так что все хорошо.
Симона со временем в этом убедилась. Натан не жаловался на эту жизнь на свежем воздухе. С расцарапанными о колючие кустарники ногами, раскрасневшимися щеками, малыш сам находил себе развлечения.
Днем во дворе царило удивительное спокойствие. Медсестра не уставала любоваться дымоходами из белого камня и красивыми скульптурами, украшавшими северную стену замка. Казалось, они висят в воздухе, и Симоне понадобилось некоторое время, чтобы понять, что на самом деле они указывают местонахождение бывшего пола. Она не осмеливалась подниматься в башни, но Тошан их все обследовал. Он утверждал, что в одной из них, среди мусора, устилающего землю, был колодец, и запретил Натану к нему приближаться.
«Рано или поздно нам придется отсюда уйти, — подумала Симона, бросив взгляд на свои часы. — Где же Тошан? Уже больше полудня».
В эту секунду к ней подбежал Натан.
— Мама, я хочу есть!
— Я оставила для тебя печенье, — ласково сказала она. — Пойдем, я дам тебе одно. Но только одно!
— Тебе нужно просто сходить к тете Брижитт и взять у нее еды! — воскликнул ребенок.
— Тише, не кричи так громко. Ты же знаешь, шуметь нельзя.
Над развалинами с пронзительным криком пролетел ястреб. Внезапно Симона испугалась. Впервые Тошан отсутствовал так долго. Она представила себя с Натаном одну перед неотвратимо приближающимся немецким патрулем.
— Подождем Тошана в хлеву. Идем со мной, быстро!
Малыш, встревоженный испуганным видом матери, беспрекословно подчинился. Молодая женщина тщательно расправила заросли плюща, благославляя это зеленое растение. Ее сердце громко билось в груди. «Господи, защити нас! Что будет со мной и Натаном, если с Тошаном случится несчастье?»
Дрожа всем телом, она легла на их импровизированную постель и крепко обняла сына, предварительно накрывшись мешками, источавшими слабый запах пыли и зерна.
— Мама, ты споешь мне песенку? — спросил мальчик.
— Нет, я не могу, Натан. Прошу тебя, будь послушным! Мне показалось, что я услышала голоса вдалеке. Ты же помнишь, что я тебе сказала: нам следует избегать встреч с местными жителями и солдатами.
Она ничего не слышала, кроме громкого крика хищной птицы, но ей хотелось, чтобы сын вел себя смирно. Так прошел день. Они лежали неподвижно, испытывая почти животный страх. Когда опустились сумерки, Симона, терзаемая тревогой, дала ребенку последнее печенье и немного воды. Она осыпала его ласками так, словно его могли отобрать у нее в любую минуту.
— Пора спать, милый. Прошу тебя, засыпай. Мама тебя не оставит. Она всегда будет с тобой.
С наступлением ночи Симона отважилась выйти во двор. Лунный свет бросал тусклые отблески на неровные стены, разъеденные временем. Замок принял угрожающий вид.
— Господь всемогущий, пусть Тошан вернется поскорее! — тихо взмолилась она.
Натан наконец заснул. Медсестра решилась выйти за круглые ворота, ведущие к узкому мосту, возведенному над водяным рвом. Высокие деревья с редкой листвой протягивали к небу свои длинные извилистые ветви. Где-то ухала невидимая сова. Молодая женщина с тревогой вгляделась в темную массу соседней фермы. Она испытывала ужасающее чувство одиночества. Внезапно послышались шаги, а также шелест травы. Это не было похоже на походку одного человека, скорее, их было несколько.
«О нет, нет!»
Вскоре она различила в темноте стадо кабанов: шесть тяжелых бурых животных бежали рысцой, опустив морды вниз. Симона выросла в Париже, сельская местность была для нее чужим миром. Она испуганно отпрянула, готовая закричать. В эту секунду кто-то обхватил ее за талию, зажав ладонью рот. Все ее тело напряглось, замерев от ужаса.
— Я здесь, все закончилось, я здесь, — раздался тихий голос Тошана у нее над ухом. — Простите меня, я опоздал.
Женщина обернулась в страстном порыве, испытав такое облегчение, что из ее глаз хлынули слезы. Он продолжал обнимать ее, и она, задыхаясь, обвила его шею руками.
— Ах! Я так испугалась, так испугалась! — всхлипывала она. — Я подумала, что вы меня бросили, то есть меня и моего сына, или что вы погибли! Слава Богу, вы здесь!
— Как вы могли такое подумать? — возмутился он. — Разве я могу бросить вас одну с ребенком?
— Но с вами могло случиться несчастье, — жалобно добавила женщина.
Это было сильнее, чем все ее целомудрие и нравственность: она поцеловала его теплые полные губы, гладя его лицо. Ничего не могло оторвать ее от него — ее спасителя, ее защитника. К благодарности, близкой к безумию, примешивалось лихорадочное желание, которое она сдерживала уже несколько недель.
Тошан сначала пытался сопротивляться, но он ощутил мягкое прикосновение ее груди и живота. Губы Симоны были умелыми, податливыми, влажными и теплыми. Он ответил на ее призыв, и их поцелуй был бесконечным, предвещавшим более дерзкие объятия, к которым стремились их изголодавшиеся по наслаждению тела.
— Идем, — сказал он наконец, прерывисто дыша.
Опьяненная страстью, она, пошатываясь, двинулась вперед, всем телом прильнув к Тошану. Он повел ее к входу в одну из башен, освещенную лунным светом. Это было потребностью у красавца метиса — наслаждаться зрелищем обнаженного женского тела, готовящегося к любви.
— Я хочу тебя увидеть.
Он сбросил на землю кожаную сумку и револьвер и начал неторопливо ее раздевать. Симона сразу поняла, что это было частью его удовольствия, и вела себя пассивно, несмотря на бушующую в ней сладострастную бурю. Тошан снял с нее серую кофту и белую блузку, затем спустил бретельки ее шелковой комбинации. Его руки мимоходом ласкали ее крепкое матовое тело, слегка касаясь его пальцами, словно крыльями бабочки. Наконец он ловко расстегнул бюстгальтер и тут же обхватил ее грудь, тяжелую и мягкую, с очень темными сосками. На секунду он невольно вспомнил грудь Эрмины, более высокую и упругую, прелестные соски которой, даже твердея от возбуждения, сохраняли аппетитный цвет спелой клубники. Но Эрмина была далеко отсюда, по другую сторону Атлантического океана. Желание, которое он испытывал в эту секунду, ни в чем не умаляло его безусловной любви к жене.