Он пожал плечами. Ну и что с того, что он без рубашки? В детстве она не раз видела его без одежды.
Она начала отплывать, и, хотя вода закрывала ее по плечи, Пьер был достаточно близко, чтобы увидеть синяки на ее шее и то, как мокрая нижняя рубашка облегает ее повзрослевшее тело. Ее прерывистое дыхание еще больше привлекало внимание к влажному декольте.
Волна жара накрыла Пьера, и он не мог заставить себя отвернуться, вдруг осознав, что она действительно больше не маленькая девочка. И он уже не маленький мальчик.
Она стала женщиной – красивой и взрослой женщиной.
Анжелика, подняв взгляд, заметила, куда он смотрит, снова ахнула и забила ногами, чтобы отплыть на безопасное расстояние, к берегу и бревну, на котором осталась ее одежда.
Он нырнул, позволяя ледяной воде привести его в чувство. О чем он только думает? Анжелика – его младшая сестричка, ничего более.
Пьер вынырнул, отфыркиваясь от воды.
Она начала выходить на берег, но остановилась и обернулась:
– Отвернись, Пьер. Мы больше не дети.
– Oui. Я заметил, – ответил он, не удержавшись от улыбки.
Она нахмурилась, явно желая, чтобы он подчинился ее приказу.
– Хорошо, ma chérie [5] . Если настаиваешь. – Он развернулся в воде так, чтобы смотреть в противоположном направлении. – Но поспеши, если не хочешь, чтобы я подсматривал.
– Лучше не надо. – Ее голос заглушила поспешно натягиваемая одежда.
– Так почему ты плаваешь тут без одежды?
– Я не думала, что у меня могут быть гости.
Он покачал головой в ответ на такую глупость.
– Раз уж я сумел к тебе подкрасться, неужели ты думаешь, что другие вояжеры не смогут?
– Потому что все они до сих пор спят пьяным сном в своих постелях.
– Но все равно существует вероятность, что кто-то тебя увидит.
Она ничего не ответила. И почему-то ее молчание лишь подстегнуло злость, зародившуюся в его груди.
– А как же индейцы? Они заполонили весь остров.
– Со мной все будет хорошо.
– Как в то утро, когда я оторвал пальцы того британца от твоего горла?
– У тебя нет права злиться на меня, Пьер.
– Почему? – Он развернулся к ней лицом, не беспокоясь о том, что она могла не успеть одеться. Но она уже натянула юбку и верхнюю рубашку, которые липли теперь к ее влажной коже и мокрому нижнему белью. – И почему бы тебе не быть осторожней?
Она потянулась за капором, но уперлась руками в бока и уставилась на него.
– К твоему сведению, я тайком носила еду твоей матери. Без этих моих визитов каждое утро она давно умерла бы от голода.
Злой ответ умер на его губах, пронзенный острым клинком вины, терзавшим Пьера со времени возвращения на остров. Если бы он остался тут на зиму, он смог бы позаботиться о матушке, а Анжелике не пришлось бы так сильно рисковать.
Сердито выдохнув, Пьер снова нырнул и поплыл к берегу. Ледяная вода обжигала щеки.
Тяжелый запах недавно оттаявшей земли заполнил его ноздри. Привкус вины так и остался на языке.
Не его вина, что матушка чуть не умерла от голода. Он не знал, что она ослепла и больше не может о себе позаботиться. И не предполагал, что ситуация с едой на острове стала настолько отчаянной.
Но готов ли он отказаться от дикой чащи и вернуться на остров заботиться о ней? Сможет ли он пожертвовать своей бригадой, своими мехами, своей жизнью, которую он так любил? Нет, он не мог бросить бригаду.
В Европе пушных зверей истребили почти полностью, а потому британцы стремились взять под контроль пушную торговлю Северной Америки. За каждую шкурку они платили хорошие деньги.
Последние несколько лет торговли были для Пьера прибыльными. Он набрал немало каноэ и был признанным вожаком почти полусотни человек.
И если ему удастся продать груз мехов без дальнейших проблем, он получит весомую прибыль. Если только Северо-Западная компания оставит в покое его меха и людей.
Ему нужно было оставаться со своей бригадой. И он хотел остаться с ними.
Пьер доплыл до берега и взобрался на него. Вода скатывалась по его телу, образовав лужу под ногами. Весенний ветер хлестал голую спину не хуже девятихвостой плети.
Он ведь не мог надеяться, что Анжелика и дальше будет рисковать ради его матушки?
– Мне жаль, что для тебя и матушки последние годы были такими сложными, – сказал он наконец, отжимая штаны от воды. – Мне больно думать о том, как вы страдали.
Она ничего не сказала.
А когда он поднял глаза, оказалось, что Анжелика смотрит на его грудь и рот у нее слегка приоткрыт. Пьер и сам оглядел свое тело, прежде чем вновь поднять взгляд.
Губы сами расплылись в улыбке.
– Мы больше не дети, – сказал он, копируя ее тон.
Когда она подняла глаза, чтобы встретить его взгляд, улыбка Пьера стала шире: он ждал, что она улыбнется ему в ответ с той же готовностью, что и в детстве.
Но она не улыбнулась.
Она даже не заговорила.
Вместо этого небольшое расстояние между ними словно заполнилось жарким течением, от силы которого у Пьера поджало живот, а тело пронзило дрожью.
Ее мокрые кудри липли к щекам и спадали на плечи. И, несмотря на то что лицо Анжелики истончилось от голода, Пьер не мог отрицать, что прошедшие годы превратили ее в красавицу.
И вновь на показавшийся длинным миг он просто не мог заставить себя отвести взгляд. Пьера словно захватило бурным течением, которое несло его по собственной воле, грозя захлестнуть с головой.
Ему внезапно захотелось преодолеть расстояние между ними, схватить ее, обнять и…
И что?
Пьер потряс головой, отчего с мокрых волос посыпались брызги. Он заставил себя встряхнуться и сбросить наваждение.
Анжелика была ему другом. Она всегда любила его как брата. Именно это она наверняка до сих пор и испытывает к нему. Разве нет?
Он пригладил руками волосы, сгоняя с них лишнюю воду, и взглянул на Анжелику из-под ресниц.
Она отвернулась, румянец заливал ее щеки все больше. Non. Она не могла чувствовать к нему ничего, кроме старой дружбы. И ему лучше относиться к ней, как к подруге, и только. Пьер натянул рубашку, одергивая ее, чтобы не липла к влажной коже.
Анжелика ничего не сказала, занявшись капором, под который старательно прятала свои огненные прядки. Когда она вновь к нему обернулась, даже воротничок был поднят до самого подбородка, скрывая синяки на шее.