Он собирался ее поцеловать. Он проигрывал битву с собой, и часть его души была этому рада. Он слишком хотел быть с ней. Но другая часть кричала, чтобы он остановился, чтобы бежал от искушения.

Пьер застонал и отпустил Анжелику, нырнул под воду, чтобы остудить пылающее лицо. Заставил себя поплыть к берегу и не останавливаться, пока не выберется из воды и не отойдет на безопасное расстояние.

Анжелика медленно последовала за ним. Она стояла на берегу, дрожа в своей мокрой рубашке, и выглядела совсем несчастной.

Пьер подхватил сброшенный плащ и протянул Анжелике.

Она закуталась в ткань, но зубы ее стучали, а тело била неудержимая дрожь.

– Пьер, прости меня за то, что так обидела тебя прошлой осенью.

– Ты была права, отказав мне. – Он расправил плечи, готовясь к битве с собственным эгоизмом. – Когда я уходил от погони, я понял, что думал лишь о себе и своих желаниях. Я не принимал в расчет ни тебя, ни Жана, ни того, что вам вдвоем будет лучше.

Она протянула к нему руку.

Пьер заставил себя не дотрагиваться до нее.

– Прости, что я подталкивал тебя к измене. За то, что заставил чувствовать себя такой же, как твоя мать. Я презираю себя за то, что причинил тебе столько боли.

– Я тоже думала этой зимой… – начала она.

– Анжелика, позволь мне закончить. – Пьеру нужно было выпалить все это как можно быстрее, пока ему не изменило мужество. Она покачала головой, но он все равно продолжил: – Твое место здесь, на острове, а я не могу остаться. По крайней мере, сейчас моя жизнь сложилась именно так.

Из уголков ее глаз сорвались две слезинки, и Пьер задохнулся, не в силах выдержать это зрелище.

– Ma chérie, прошу тебя, не плачь. – Он хотел подойти к ней, обнять, утешить, но не позволял себе приближаться, зная, что на этот раз не сумеет заставить себя отойти.

– Я люблю тебя всем сердцем, – прошептала она. – Я поняла, что мне неважно, где жить и куда отправляться, лишь бы мы были вместе.

Крошечный огонек надежды затрепетал в его груди.

– Я хотела сказать Жану, что не стану его женой. Не смогу. Я хотела быть честной. Я решилась. Но потом я услышала, что ты мертв и, увидев Жана сегодня утром, просто не смогла ответить ему «нет». Я снова обещала стать его женой. – Слова давались Анжелике с трудом. – С его раной он нуждается во мне как никогда.

Надежда исчезла, оставив лишь оглушительную тоску.

– В полдень нас обвенчают в церкви Святой Анны. – Ее плечи поникли. – Я пришла сюда вымыться и подготовиться к свадьбе.

Он не мог шевельнуться, не мог заговорить. Мягкий плеск воды о берег, весенняя песня птицы в чаще – вот и все, что нарушало тишину между ними. Ему хотелось кричать, возражать, схватить ее и увлечь за собой, подальше от Жана и этого острова.

Но внутри образовалась странная пустота.

Пьер отступил на шаг.

– Ты поступаешь правильно.

Анжелика кивнула.

– Я хочу, чтобы ты знала, – сказал он, и голос сорвался от усилия, которое потребовалось ему, чтобы сдержать себя, – за эту твою жертву я люблю тебя еще больше.

– А я люблю тебя за твою.

Он не отводил от нее взгляда, зная, что не увидит ее больше. Он позволил себе в последний миг согреться любовью, которой сияли ее глаза, а затем развернулся и исчез в тени леса.

Непролитые слезы ослепили его, и Пьер споткнулся о длинную гладкую палку. И даже не обратил бы внимания, если бы не поразительная гладкость дерева.

Пьер наклонился и поднял палку. Не просто палку – трость.

Она была покрыта резьбой, отполирована, закруглена на конце – эту трость явно сотворили с любовью, и она много значила для владельца.

Пьер зажал ее под мышкой и побежал. Сердце болело невыносимо, и он мог думать лишь о том, что снова потерял Анжелику. Он чувствовал себя так, словно попался меномини, и индейский воин разрубил ему грудь и вырвал еще живое сердце.

Глава 27

Анжелика забрала последнюю прядь кудряшек в прическу-петлю, которую сооружала на затылке, отошла на шаг и оглядела свое отражение в поблекшем серебряном зеркале Мириам. Волосы совершенно не желали укладываться так же красиво, как в вечер танцев уложила их Лавиния, но Анжелика решила, что сойдет.

Она провела рукой по юбке чудесного платья, подаренного Лавинией. Прошлой осенью, во время поездки на каноэ, платье порвалось и испачкалось, но Анжелика еще тогда привела его в порядок и, аккуратно сложив, спрятала в сундук.

– Спасибо, – сказала она, возвращая зеркало Мириам, и глубоко вдохнула запах сирени, которую этим утром собрала в букет и поставила в вазу на столе.

На открытом окне трепетали поблекшие желтые занавески, тянуло дымом от индейских костров на берегу и слышался тихий рокот барабанов, возвещавших начало весны. В этом году, в отличие от прошлого, стены по обе стороны стола были пусты. Весло и удочка пропали, и Анжелика знала, что они уже не вернутся. Пришло время повесить на это почетное место нечто новое, нечто, принадлежащее Жану.

Она изо всех сил старалась превратить себя в прекрасную невесту, которой и заслуживал Жан. Если бы Лавиния увидела ее сегодня, она гордилась бы результатом.

– Пора. – Анжелика подошла к Мириам и взяла ее под руку.

Странно, но за прошедшие часы приготовлений Анжелика поняла, что стремление быть с Пьером уступает в ее душе изумительному ощущению мира. Она спокойно воспринимала то, что собиралась сегодня сделать.

Быть может, ее успокоило то, что Пьер жив и здоров, и, возможно, его появлением Господь поощрил ее верный поступок. Она устояла перед искушением и стала сильнее.

Мириам осторожно шагнула к двери.

Ради свадьбы она нарядилась в лучшую юбку и выглядела в ней милой, как цветущая сирень. Анжелика начала было открывать дверь, но Мириам остановила ее, потянув за руку:

– Подожди, ангел.

Она повернулась к Мириам. Анжелика ожидала, что после возвращения обоих сыновей дорогая подруга станет счастливее. И Мириам даже расплакалась от счастья, когда вернулся Пьер. Но теперь ее нежные черты отчего-то были печальны. Неужели она уже горюет о том, что Пьер вскоре снова уедет?

Как бы Мириам ни просила его остаться на весь день, Пьер сразу же заявил, что покинет остров еще до полудня.

Анжелика понимала, что он хочет успеть до того, как она окажется рядом с Жаном у алтаря церкви Святой Анны. А пока что Пьер сидел снаружи, у амбара, и ждал возможности поговорить с братом.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя, как родную дочь, – сказала Мириам.

– А ты и была для меня матерью больше, чем моя родная.

– Я не хотела вмешиваться в то, что происходит у тебя с Пьером и Жаном. Я сделала лучшее, что могла: я молила Господа направить каждого из вас по тому пути, который Он для вас изберет.