- Это будет поздно, - Андропов слегка дернул бровью, отметая невысказанное сомнение. - Но, к счастью, еще не слишком.
Иванов чуть слышно хмыкнул. Минцев закаменел.
Юрий Владимирович вернулся в кресло и долил себе из большого термоса, что стоял на краю стола, чая с лимонником. Принюхался к чашке, сделал глоток.
- Все просто, - вдруг усмехнулся невесело, и разъяснил, больше для Минцева, - вопрос в реализации рекомендаций, что не относятся непосредственно к деятельности Комитета. Экономическая и политическая проблематика, поднимаемая «Сенатором»... Одно дело, когда я выхожу на Политбюро с предложениями от себя, в рамках своего понимания круга задач и способов их решения, и совсем другое дело, когда эти же предложения звучат из вот такого вот источника. Я вполне могу ошибаться, но вот цели мои прозрачны. А «Сенатор», напротив, с одной стороны, безошибочен. С другой стороны - преследуют совершенно непонятные цели. Только ли он содействует СССР? Куда он нас направляет? Ради чего? Только ли нас? Не зря же и американцы в Ленинграде зашевелились... Значит, что-то прошло помимо нас? У него, может быть, и для США есть свои цели? Тогда чей он? Преследуя чьи цели мы должны выполнять эти рекомендации? Наши или его?
Андропов опустил ладонь на стол, как бы ставя точку.
- И вот эти вопросы, товарищи, мне скоро будут задавать на Политбюро. А, значит, нам надо найти на них ответы. И время не терпит. Нет у нас времени, судя по всему. Не осталось. Георгий, - он требовательно посмотрел Жоре в глаза, - считайте, что на календаре пятнадцатое июня сорок первого.
В голове у Минцева слегка зашумело, и волосы на спине встали дыбом.
- Вижу - поняли, - взгляд Андропова был пронизывающим. - Ищите. Все ресурсы Комитета в вашем распоряжении. Землю ройте. Но - осторожно. Нельзя спугнуть «Сенатора». И нельзя навести на него противника. Вот так вот, Георгий... - он помолчал, а потом перевел разговор на другую тему: - Что с оперативной обстановкой в городе?
- Продолжаем наблюдать признаки повышенной активности со стороны оперативников ЦРУ. Так же практически наверняка уверены в том, что прибывшая в город группа русистов так же задействована в какой-то комбинации - вся или частью. Оперативный контроль зафиксировал, что после посещения консульства, состоявшегося две недели назад, у них появилось большое количество однотипной фотопленки советского производства. Проверили - действительно наша чистая пленка. Полагаем, что она выдана им для выполнения какого-то задания.
- Прослушать консульство так и не получается?
- К сожалению, осуществить полноценную инфильтрацию средств технического контроля в помещения консульства пока не удалось - начальник этой станции ЦРУ полноценный параноик... - пожаловался Минцев на Фреда, - сейчас под видом ремонтных работ на теплосетях осуществляем заведение микрофонов в трубы отопления консульства, но есть значительные технические проблемы из-за очень старых конструкций. Преодолеваем. Проводятся работы по ВЧ-навязыванию, но лазерная подсветка стекол затруднена тем, что наиболее интересные помещения окнами выходят во внутренний двор и достаточно хорошо защищены.
- Понятно, - Андропов покрутил большими пальцами, - как контролируете русистов? Что они фотографируют? Чем интересуются?
- Контролируем стандартно, силами внешнего наблюдения, с привлечением курсантов школы. Пока ничего особого выявить не удалось, вживаются. Фотографируют городские сценки, но, в основном, в школах - уроки, комсомольские мероприятия...
- Нужно разобраться, что им на самом деле интересно. Обязательно.
- Работаем над вербовкой, Юрий Владимирович, как самих русистов, так и сотрудников консульства. Владлен Николаевич в связи с этим передает две просьбы.
- Так? - Андропов опять взялся за авторучку.
- Во-первых, нужны специалисты по пантомимике. В Ленинграде такие есть, но мало, а тут сразу двадцать объектов, и всех надо проанализировать, прежде чем разрабатывать вербовочные подходы. Во-вторых, нужны свежие «ласточки» из тех, кто пока не на картотеке у противника. Штук шесть. И пара «воронов» поопытнее. Эти непосредственно для вербовки консульских, есть там одна кандидатка.
- Будут, - твердо сказал Андропов, - и «ласточки» прилетят, и «вороны». Константинова из Парижа как раз отозвали. Пусть дома пока поработает. Он, говорят, в морской форме для женщин неотразим. Борис, у тебя какие мысли?
- Что спрашивать-то у «Сенатора» будем?
Андропов с легкой улыбкой посмотрел в окно:
- Есть у меня один вопрос. Его и задам.
Суббота, 21 января 1978, день
Ленинград, Красноармейская ул.
- Ну, не буду мешать, - завершила свое краткое сообщение Тыблоко. Она даже не пыталась скрыть ехидную улыбку. - Дерзайте. Хуже, чем было, вы агитбригаду все равно не сделаете.
Дверь за ней прикрылась, и я остался наедине с недоумевающим классом. Почти наедине - у самого выхода притулилась на стуле, пытаясь стать невидимкой, классная, да по центру сидела отрабатывающая свою роль «завуч по внеклассной» и рыжая Мэри при ней.
Я вспрыгнул на сцену.
Из актового зала на меня с молчаливым скепсисом смотрели перекормленные топорной пропагандой дети.
Что им сказать? Как расшевелить?
Я громко хлопнул в ладоши.
- Мы начинаем, - произнес самым будничным тоном и сел, скрестив ноги, прямо на пол. - Попробуем сегодня разобраться в одном вопросе. Важном вопросе. Алена, прошу.
На сцену по ступенькам неторопливо поднялась наша солистка - единственный человек, с которым я поделился своим замыслом. Я вжал тугую клавишу, и из динамика полилась знакомая мелодия.
- Бессаме, бессаме мучо... - легко полетел по залу хрустальный девичий голос, и на задних рядах кто-то негромко захихикал.
Я мысленно поморщился - будет нелегко.
Отзвучали - прекрасно отзвучали, два куплета. Я вдавил «стоп» и встал, глядя поверх голов, куда-то далеко за белый мрамор с фамилиями.
- Сороковой год, - уронил негромко и задумчиво, - еще в целом мир, но над Землей уже встают коричневые тени. Где-то на далеких границах загораются первые пожарища. В воздухе витают предощущения большой, кровавой войны. Тогда и родилась эта песня-предчувствие, песня-проводы. Бессаме мучо - значит «целуй меня крепче». Почему она просит об этом? - я сделал небольшую паузу, а потом, возвысив голос, продолжил. - Да потому, что эти проводы для миллионов станут проводами навсегда, и вкус последнего поцелуя - это, порой, все, что останется у женщины от ушедшего мужчины.
- Сороковой год, - повторил я мрачно и прогулялся вдоль авансцены. - Очень скоро и на русском языке зазвучит песня-прощание. Нет, там другие слова и другая мелодия, но наши дедушки и бабушки пели о том же. Послушаем?
Я наклонился и снял вертушку со стопа.