В Лефор-р-ртово скучают олигархи,
Из НТВ вывозят документы.
У стен Кремля собаки доедают
Тр-р-руп президента, труп президента.
И подвывал, изображая тех собак.
К этому времени бывший палач перестал брить подбородок, но с косматой бородой выглядел еще страшнее. Инструменты он вез с собой в рюкзаке («Буду зубодером и костоправом»), а свой охотничий нож сменил на его латиноамериканского родственника. Это выглядело уместным – в Кузнецкой котловине хвойные леса почти погибли, зато обильно разросся кустарник, чему способствовала сильно заболоченная местность вокруг разлившихся рек, то есть именно там, где стояли города. Но Саша знал, что тот просто валяет дурака. Понятно, что он не прижился у Богданова. Тот был само воплощение порядка, а этот – явный хаотик.
Мясник уже неплохо держался в седле, а вот Данилов чувствовал себя некомфортно на спине живого существа даже после двух месяцев тренировок.
– Привыкай, – говорил ему Мищенко, пуская свою лошадь то рысью, то галопом. – Ты еще увидишь, как кляча станет основным транспортом.
Он выглядел веселым, но его кашель Саше не нравился. Он был готов поспорить, что у того в запасе не больше двух-трех лет.
Зато проживал Мясник свои последние дни с шиком. Трудно поверить, что на такого человека вообще могли смотреть женщины – каждую он старался ущипнуть или шлепнуть по заднице… но один он, похоже, никогда не засыпал.
Их выслали с комфортом, едва ли не большим, чем, если верить рассказам, во время исхода из новосибирского убежища: с вещами, большим запасом продуктов, топлива, патронов, медикаментов. В трейлерах везли животных: лошадей, овец, свиней, коз, кур и кроликов, пять коров и одного черного племенного быка, самого бодливого и злобного, которому дали кличку Каин.
Богданов мог быть чертовски щедрым, когда его паранойя отступала. Он даже отправил сопровождать поселенцев вооруженный эскорт. Не конвой, а именно охрану. Хотя в этом не было особой необходимости. Все данные разведывательных партий говорили о том, что людей к востоку от границы регионов практически не было.
Стоило им выступить из города, Александр почувствовал, как теряется в этом потоке.
Мясник поехал не один. С ним было человек тридцать товарищей из коренных заринцев. Кажется, они вместе брали Замок, еще когда там прятался Мазаев. Причина их отъезда никак не была связана с Сашей – у них с братом-лидером были свои «терки», как они сами выразились.
Из тех, кто был ему более-менее знаком, Данилов увидел еще больше постаревшего Петровича, рабочего с Новосибирского завода, которого помнил по Ямантау.
– Язык мой – враг мой, – сокрушался тот. – Я последние месяцы склад охранял. Назвал заведующего… он из алтайских… козлом. За дело назвал. А тот меня до цугундера и довел.
Еще сильнее удивился Александр, увидев в хвосте колонны Мерседеса. Он тоже к Прокопьевску никакого отношения не имел.
– А ты как думал? – сапер выглядел осунувшимся и злым. – Стану я ему служить, после того как меня высекли, как школьника?
Данилов слыхал, что уже через пару месяцев после первой экзекуции тот сломал кому-то челюсть.
Примерно такими же правонарушителями были и многие из остальных вынужденных переселенцев. Но не все. Некоторые отправились добровольно.
По дороге к ним присоединился двоюродный брат Алисы с несколькими своими приятелями – все на лошадях и при винтовках, с виду сущие монголы. Он был черноволосый, смуглый и почти такой же свирепый, как она. После казни Зырянова они сочли изгнание хорошей альтернативой трудовому лагерю.
Они были первыми, но вскоре Колонию пополнила пестрая компания других, также выселенных Богдановым за разные прегрешения. К зиме их число выросло до пятисот человек – оптимум для того, чтобы избежать генетического вырождения.
А в январе они встретили коренных прокопчан. Тех оставалось не больше двух сотен, разбросанных по всей территории города. Все они были старше сорока и явно собирались доживать последние дни. Никто из них не знал Сашу, но, к его удивлению, некоторые знали когда-то его отца. Им ничего не оставалось, кроме как принять новых соседей.
По своему устройству то, что получилось, было анархической вольной коммуной. В чем-то похожей, а в чем-то отличной от той, которую они нашли на Урале. Здесь у них было гораздо больше беспорядка.
Впрочем, пятьдесят человек из бывших уральцев попали в конце концов сюда, и среди них был и Краснов.
– А ты чем провинился? – спросил Александр Славу-КПСС, найдя его в первый же день за работой по рытью колодцев. Из старых довоенных вода давно ушла.
– Я сказал нашему солнцеликому, что он ничего не понимает в фундаментах.
– И все?
– Ну, вместо «ничего» я сказал другой аналог… Но я, блин, не знал, что у нас есть закон об оскорблении величества, мать его растуда.
– Ты сказал ему про фундаменты лично? – уточнил Данилов.
– Да не, на стройке. При всей смене.
«Ну и болван же ты, коммунар, – подумал Александр, вслух ничего не сказал. – В средневековье надо вести себя по-средневековому. А в Азии – по-азиатски. Ломать шапку, чтоб не сломали хребет».
Самому ему дискурс расторопного слуги давался хорошо, и с виду нельзя было догадаться, что он исполнен внутренней иронии.
Данилов понимал, как рассуждал Богданов. Ему сказали резкость и поставили под сомнение его всезнание и всеведение. Он бы скорее простил того, кто послал его по матушке наедине. А этот бедолага оскорбил не его лично, а институт власти, который православный сурвайвер считал священным.
* * *
Прямо за их забором текла река. Прежний грязный ручей Аба, или Абушка, после всех разливов превратился в неширокий, но полноводный поток, который и не думал пересыхать. Он не был чистым, но в нем водилась рыба.
Улица Глубокий Яр – вот как раньше называлось это место, и название себя оправдывало. Казалось, эти места состояли из сплошных яров-оврагов. Тем не менее деревня расположилась именно здесь и медленно переваривала остатки города, разбирая руины торговых центров и автосервисов, как когда-то арабы растаскивали египетские пирамиды.
В один из дней Александр пришел с похода на речку, светясь от счастья.
– Вот. – На стол, разбрызгивая во все стороны воду, шлепнулись две небольших рыбины в белесой прозрачной чешуе. И хотя определить их видовую принадлежность было трудно, выглядели они вполне съедобными.
– Ты не представляешь, каких трудов мне это стоило.
Жена всплеснула руками:
– А она не опасная?
– Да вроде не кусается уже.
– Я про радиацию.
– Не знаю. Представляешь, во всей нашей деревне нет счетчика, – сказал он. – А тебе разве станет легче, если ты будешь знать, сколько рентгенов съедаешь на обед?