Одетый в красное трико хлопнул в ладоши и дернул кистями рук. Люди в балахонах, почтительно перегнувшись в поясе, попятились к выходу.
Когда за последним закрылась дверь, Кащинский быстрым шагом прошел вперед, поднялся на подиум и упал в стоявшее там кресло, высоко закинув ногу на ногу.
– Ну и костюмчик у тебя, Кул, – хохотнул он, ткнув пальцем в длинноволосого.
Бенджамин Кул, так же называющий себя Провозвестником, взглянул на Кащинского с сожалением.
– Жан, тебя же предупредили, что поклониться следует сразу, как только войдешь в Храм, – с укоризной произнес он.
– Я не из твоего театра, – презрительно бросил Кащинский.
– И тем не менее мои посвященные могли разорвать тебя на куски за непочтение к Богу, чей дух обитает здесь.
– Кончай молоть чепуху, – Кащинский откинул полу куртки так, чтобы стала видна рифленая рукоятка засунутого за пояс пистолета.
– В Храм запрещен вход с оружием, – вскинув руки, Кул умело изобразил на лице ужас. – Неужели трудно понять, что, подрывая мой авторитет, ты наносишь урон нашему общему делу?
– Если ты так боишься за свой авторитет, то не надо было приглашать меня в этот балаган. Можно было встретиться где-нибудь на стороне.
– Мне хотелось, чтобы ты сам увидел, как у меня поставлено дело.
– В отличие от тебя я не страдаю манией величия.
Кащинский вытащил из кармана пачку сигарет.
– У нас в общине не принято курить, – предупредил Кул.
– Идиотство, – недовольно буркнул Кащинский, но сигареты спрятал.
– У каждого из нас свои слабости, – примирительно улыбнулся Кул.
– Твой Храм больше похож не на церковь, а на логово дьяволопоклонников.
– Бога можно искать по-разному, – хорошо поставленным голосом пророка изрек Кул. – Людям нравится внешняя эффектная сторона священнодействия. Почему же не потрафить их вкусам?
Кул отошел к стене и отдернул тяжелый занавес, за которым скрывалась маленькая дверца. Открыв дверь ключом, Кул жестом пригласил Кащинского следовать за собой.
За дверью находилась небольшая квадратная комната без окон. Кул зажег свет и подошел к огромному, упирающемуся в потолок кресту, вырубленному из какого-то синтетического материала, похожего на черный мрамор. В подножие его был вделан искусно замаскированный сейф. Кул достал из сейфа серебристый термостатированный кейс, положил его на стол и открыл. Ровными рядами из пластиковых ячеек выглядывали головки запаянных ампул. Кул любовно провел по ним ладонью.
– Что в них? – спросил Кащинский.
– То, на что договаривались, – ответил Кул. – Первобытная злость, – тупая, яростная и жестокая. Полторы тысячи единиц, по две в ампуле.
– А демонстрация?
– Само собой, выбирай любую.
Кащинский вытянул ампулу из левого верхнего угла.
Кул захлопнул кейс и достал из стола запаянный в пластик одноразовый шприц.
Отойдя в сторону, Кул накинул поверх трико просторный темно-коричневый халат с широкими серебристыми отворотами и капюшоном, откинутым на спину. Кащинскому он кинул серый балахон, что носили прихожане.
– Зачем это? – сморщив нос, Кащинский с опаской понюхал кажущуюся грязной тряпку.
– Не бойся, балахон новый, держу для гостей. Если хочешь увидеть демонстрацию своего мнемостимулятора, придется его надеть.
Чертыхнувшись, Кащинский натянул балахон.
– И капюшон надень, чтобы твое лицо, лишенное как благолепия, так и смирения, не бросалось в глаза.
Облачившись, они вернулись в зал.
– Теперь сойди с подиума и, когда соберется паства, делай все то же, что и остальные.
– Собираешься устроить массовое представление?
– Я всего лишь хочу совместить демонстрацию мнемо-стимулятора для тебя с религиозным обрядом для общины.
– Понятно, у тебя даже грязь идет в дело.
Кащинский небрежной, вихляющей походкой подошел к краю подиума, спрыгнул с него и, обернувшись, игриво отсалютовал Кулу рукой.
Кул подошел к висевшему у стены небольшому медному гонгу и ударил в него костяшками пальцев. Густой, раскатистый гул заполнил зал. В ту же секунду двери распахнулись и в Храм вошли шестеро посвященных с резными посохами в руках. Заняв свои места у стен, они одновременно ударили в шесть гонгов, и в Храм ворвался широкий поток верующих.
Вся паства Кула была одета в одинаковые серые балахоны с капюшонами. Единственное различие заключалось лишь в цвете веревок, стягивающих балахоны в поясах. У посвященных они были красными, у всех же остальных – черными, синими или зелеными, что соответствовало различным ступеням приближения к посвящению.
Когда зал заполнился до предела и двери были закрыты, стоявший на подиуме Кул резким движением, раскинув в сторон полы халата, вскинул вверх руки с растопыренными пальцами.
– Братья и сестры! – взвопил он полуистеричным срывающимся голосом. – Вознесем молитву Богу, обретенному нами на этой пустынной планете!
Толпа упала на колени. Прижав ладони к полу, люди уткнулись в колени лбами. Стоять остался только один Кул со вскинутыми вверх руками и запрокинутой головой.
Жан Кащинский, оказавшийся в первом ряду у подиума и вместе с остальными скорчившийся на полу, ожидал от совместного моления чего-то вроде хорового пения церковных гимнов. Ну, на худой конец, шумного, невнятного бормотания молитв. Но в Храме царила полная тишина. Как в сурдокамере. Гробовая.
Кащинский чуть приподнял голову и пальцем отвел от лица край капюшона. Он не увидел ничего, кроме серых согнутых спин. Упали ниц даже шестеро посвященных.
Через пять минут Кащинскому стало скучно. Через пятнадцать у него начала зудеть затекшая спина, ручка пистолета больно врезалась в живот.
Наконец Кул опустил воздетые к небесам руки:
– Господь услышал наши молитвы, – громко провозгласил он. – И он хочет узнать, насколько крепка наша вера. Сегодня он испытает двоих.
По согнутым спинам прокатилась волна движений. Поднявшись на ноги, серые балахоны отступили от подиума, оставив около трех метров свободного пространства перед ним.
– Я призываю встать перед лицом Господа брата Герберта и брата Хана! – провозгласил Кул.
К подиуму вышли двое прихожан, подпоясанные черными веревками, означающими низшую ступень в иерархии Новой церкви.
– Готовы ли вы явить Господу крепость веры своей? – спросил их Кул.
– Да! – решительно ответили оба.
– Брат Герберт уже прошел обряд перерождения, брат Хан только еще готовится к нему, но каждый из них, пройдя испытания и доказав крепость своей веры, перейдет на следующую ступень приближения к посвящению.