Баслов велел запереть пленника и не спускать с него глаз.
– Ну и что вы на это скажете? – спросил он после того, как горожанина увели.
В кабинете, кроме Киванова и Кийска, находились еще профессор Колышко, являвшийся руководителем исследовательского центра, и приглашенный им психотехник Вейзель.
– Вы совершенно напрасно на него кричали, – сказал, обращаясь к Баслову, Вейзель. – Он действительно не знает ничего, кроме порученного ему задания. Все остальное заперто в его памяти мощными психоблоками.
– Вы определили это, просто побеседовав с ним? – скептически усмехнулся Баслов.
– Труднее обнаружить сокрытие незначительных фрагментов памяти. Жесткая блокировка больших участков выявляется очень легко по манере человека мыслить и формулировать свои мысли в словах. У нашего субъекта словарный запас ограничен до критического минимума, необходимого для примитивного информационного обмена на уровне операционных систем.
– Как у роботов с ограниченной свободой действий, – добавил Колышко. – Что косвенно подтверждает гипотезу, высказанную господином Кийском.
– Из него удастся что-нибудь вытянуть? – спросил Баслов о том, что его интересовало в первую очередь.
– Без знания кода и методики, использованной при блокировке, снятие подобных блоков зачастую заканчивается тяжелой психической травмой. Кроме того, в блок может быть встроена программа, дающая команду на самоуничтожение в случае попытки взлома блока. Без специальной аппаратуры, действуя методом тыка, мы рискуем убить этого человека.
– Он уже не человек.
– Ошибаетесь. Введение блока само по себе не может явиться причиной необратимых изменений психики и сознания. Я попробую поработать с нашим гостем, но ничего обещать не могу.
Несмотря на осторожность в высказываниях, Вейзель был почти уверен в том, что ему удастся привести пленного горожанина в состояние, близкое к норме. Но поработать с пленным ему так и не удалось. На следующий день арестованный впал в состояние глубокой прострации. Он все время сидел на стуле, уронив подбородок на грудь и уставившись невидящим взором в колени. Руки его, свисающие вдоль ножек стула, почти касались пальцами пола. Он не ел, не пил и ни на что не реагировал. Только когда открывалась дверь, он приподнимал голову и, запинаясь, как заезженный диск, монотонно бормотал одно и то же:
– Мне надо идти… Мне надо идти… Мне надо идти… – до тех пор, пока дверь не закрывали.
– Что с ним происходит? – спросил Кийск у Колышко.
Прежде чем ответить, тот задумчиво почесал переносицу.
– У машин это называется сбоем программы, – сказал он. – Если программу не отключить, то обычно за этим следует необратимое разрушение всех функционирующих систем.
Баслова Кийск нашел в его кабинете.
– Пленника надо отпустить, – сказал он с порога.
– С какой это стати? – недовольно прищурился Баслов.
– Мы все равно ничего не добьемся от него, а если продержим еще пару дней взаперти, то попросту убьем.
– А если отпустим, то он передаст всю имеющуюся у него информацию своим хозяевам.
– О чем ты говоришь? – поморщился Кийск. – Какая информация?
– Он знает дорогу к базе.
– Ты думаешь, он единственный шпион, посланный механиками? Наверняка, по окрестностям бродят десятки подобных ему.
– Если механики начали поиски людей, находящихся вне города, значит, что-то против нас готовят.
– Согласен, но при чем здесь наш пленник?
– Он вражеский шпион!
– И при этом несчастный человек с искалеченной психикой. Любой из нас сделался бы таким же, как он, если бы остался в городе.
– Я в городе не остался. И ты тоже ушел оттуда. А Киванов и там сумел выжить.
– Тебе известно, кто такой Киванов.
– И мне известно, кто такой пойманный горожанин. Все. Хватит. – Баслов звучно хлопнул ладонью по столу. – Мы не в игры играем.
Вечером того же дня пленник упал со стула и потерял сознание. Его перенесли в оборудованное под госпиталь крыло здание, где он, не приходя в сознание, через четыре часа умер.
Разведчики, наблюдавшие за городом, приносили все более тревожные вести. Сначала они отметили активное передвижение механиков в зоне окраин, где прежде пришельцы появлялись крайне редко. Через два дня по всему периметру города к окраинам выдвинулось большое количество техники, включающей и огромные машины со скребками, которые срывали улицы прежнего города, и самодвижущиеся контейнеры на колесах, и впервые увиденные людьми странные машины с приподнятыми вверх вращающимися платформами, с которых во все стороны свешивались штанги с мощными трехпалыми захватами на концах. Одновременно в нескольких направлениях началось строительство широких прямых дорог.
Баслов расстелил на столе карту и, приложив линейку, провел на ней линии по направлениям начатых механиками дорог.
– Если все дороги будут прямыми, то только одна из них выйдет к ближайшему крупному населенному пункту.
– Зато другая ведет прямо к нашему базовому лагерю, – сказал, посмотрев на карту, Киванов.
– Значит, и другие дороги ведут к местам скоплений людей, не признающих власть механиков, – Баслов воодушевленно щелкнул пальцами. – Теперь мы знаем, где искать союзников!
Кийск не разделял его оптимизма.
– Сейчас нам надо думать о том, куда уводить людей.
– Зима на носу, – заметил кто-то из присутствующих.
– Вот именно. Поэтому надо успеть подыскать для людей зимнее жилье, перевезти туда провиант…
– Об эвакуации лагеря речи пока не идет, – перебил Кийска Баслов.
– Мы должны успеть подготовиться к ней прежде, чем сюда придут механики.
– Здесь мы не в городе. На нашей стороне знание местности и природные условия.
– А на их – неуязвимость и огневая мощь.
– Созданный нашими усилиями лагерь – это все, что у нас есть. И я не отдам его механикам без боя. Кто со мной не согласен, может уйти. Я никого не держу силой.
– Петер, ты сам взял на себя ответственность за жизни этих людей.
– Да. И я первым встану на пути механиков.
Машина, похожая на гигантских размеров зерноуборочный комбайн, медленно двигалась вперед, врезаясь в землю широким скребком, который легко снимал десятисантиметровый слой грунта вместе со всем, что на нем находилось. Земля, трава, срубленные кусты и небольшие деревья затягивались наклонным транспортером в огромную разверзнутую пасть и вываливались позади машины, спрессованные в большие прямоугольные блоки, которые, не долетев до земли, попадали под мощную струю сжатого воздуха, отбрасывающую их в сторону от трассы. На какое-то время машину задерживали встречающиеся на пути высокие деревья с толстыми стволами. Когда передний скребок с надсадным воем врезался в корни дерева, из верхней части машины выдвигалась стальная стрела, которая упиралась раздвоенным концом в ствол и заваливала его на обочину дороги.