Во время моего последнего визита в Китай в качестве председателя ФРС в октябре 2005 года Чжу Жунцзы. бывший китайский премьер, и его жена Лао Ань устроили небольшой прощальный вечер в Дяоюйтай, пекинской государственной резиденции для приема почетных гостей. Во время чайной церемонии перед ужином у нас была возможность поговорить, и то, как Чжу держался, заставило меня усомниться в реальности его отставки. Мой собеседник был в курсе всех аспектов взаимоотношений между нашими странами и демонстрировал такое же понимание ситуации, что и всегда на протяжении нашей одиннадцатилетней дружбы.
В ходе обмена мнениями о курсе китайской национальной валюты и несбалансированности американского торгового баланса я не переставал удивляться тому, насколько хорошо он знает узкие места китайской экономики и что надо делать. Меня вновь поразила необычная для мировых лидеров глубина проникновения в эти вопросы. За долгие годы мы не раз обсуждали самые разные проблемы, например, как Китаю отделить систему социальных гарантий от разваливающихся государственных предприятий, на которые она ориентирована, как должна выглядеть оптимальная система банковского надзора, насколько важно невмешательство для становления нарождающегося китайского фондового рынка.
Нас с Чжу связывали очень добрые отношения, и мне было горько сознавать. что мы вряд ли увидимся еще раз. Мы подружились в те времена, когда он был вице-премьером и возглавлял центральный банк Китая. Его карьера развивалась на моих глазах. Чжу был идейным наследником Дэн Сяопина, выдающего экономического реформатора, благодаря которому Китай превратился из страны велосипедов в страну автомобилей со всеми вытекающими последствиями. В отличие от Дэна, пользовавшего широкой политической поддержкой, Чжу, насколько я могу судить, опирался только на глубокое расположение Цзян Цзэминя, президента Китая с 1993 по 2003 год и партийного лидера с 1989 по 2002 год. Именно Чжу довел до конца многие кардинальные институциональные реформы, начатые Дэном.
Дэн, в равной мере прагматик и марксист, инициировал процесс превращения Китая из изолированной аграрной страны с централизованным планированием в страну, играющую важную роль на экономической сцене.
Движение нации к рынку началось в 1978 году, когда из-за жестокой засухи нлагтям пришлось ослабить административный контроль, не позволявший развиваться крестьянскому хозяйству. По новым правилам крестьянам разрешалось оставлять себе значительную часть урожая для потребления и продажи. Эксперимент дал потрясающие результаты. Резко возросшее производство сельскохозяйственной продукции подтолкнуло к дальнейшему дерегулированию и появлению рынков. После застоя, длившего десятилетия, сельское хозяйство буквально расцвело.
Успех в области сельского производства заставил руководство начать реформы в промышленности. И там даже очень скромные послабления привели к неожиданному росту. Это дало неопровержимые аргументы в руки реформаторов, которым хотелось быстрее продвигаться в сторону конкурентного рынка. Конечно, никто из них не осмеливался называть новую модель «капитализмом». Для ее обозначения использовали такие эвфемизмы, как «рыночный социализм», или знаменитое выражение Дэна — «социализм с китайским лицом».
Китайское руководство отчетливо видело ограничения социалистической экономики и успехи капиталистического способа производства. Иначе зачем ему было пускаться в такое масштабное и такое чуждое коммунистической партии предприятие? Чем дальше Китай уходил в направлении капитализма, тем очевиднее становились экономические успехи. Прежние идеологические споры, казалось, ушли в прошлое.
В Китай я попал первый раз в 1994 году, к тому моменту реформы шли уже не первый день. Всякий раз, оказываясь в Китае, я поражался произошедшим с прошлого визита изменениям. Китайская экономика при оценке по паритету покупательной способности занимает второе место в мире после США. Китай является крупнейшим в мире потребителем сырьевых товаров в целом, вторым по величине потребителем нефти, крупнейшим производителем стали. Из производителя велосипедов, которым он был в 1980-х годах, Китай превратился в автопроизводителя — 8 2006 году выпуск автомобилей превысил 7 млн штук, а новые мощности позволят производить еще больше. На полях, остававшихся неизменными тысячелетия, ныне поднимаются небоскребы. Безликая униформа, в которой ходили многие поколения китайцев, уступила место буйству красок. С увеличением доходов населения появилась покупательская культура. Сегодня реклама, еще недавно отсутствовавшая в Китае, — одна из самых быстро растущих отраслей, а международные розничные гиганты вроде Wal-Mart, Carrefour и B&Q состязаются с изобретательными местными магазинами.
В стране, где еще недавно господствовали коллективные хозяйства, явно существует, пусть и расплывчатое, право собственности на городскую недвижимость, иначе иностранные инвестиции в недвижимость, фабрики и ценные бумаги давно бы прекратились. Инвесторы ведут себя так, словно уверены в получении дохода и возврате первоначальных вложений. И эта уверенность существует не на пустом месте [41] . Предоставление китайским гражданам права иметь в собственности и продавать жилье открыло возможности для накопления капитала. Эрнандо де Сою, полагаю, это понравилось бы. В марте 2007 года Всекитайское собрание народных представителей предоставило гражданам более полное право собственности, которое предполагает защиту частного имущества наравне с государственным. Однако оно сильно ограничено по сравнению с правом собственности в развитых странах. Для реального осуществления права собственности мало одного лишь закона, необходима еще административная и судебная система, обеспечивающая соблюдение этого закона. В этом плане Китай отстает. Справедливая судебная система пока остается для Китая лишь целью на горизонте. В стране допускаются многочисленные нарушения, особенно нарушения права интеллектуальной собственности: иностранные инвесторы в совместные предприятия нередко жалуются, что технологии, переданные новым заводам, копируются конкурирующими предприятиями, принадлежащими китайским собственникам.
Серьезным препятствием на пути накопления богатства является глубокая привязанность страны к ее коммунистическим корням. Конечно, в Китае я имел дело в основном с «либералами». Не припомню, чтобы на многочисленных встречах с чиновниками от экономики и финансов при мне упоминали коммунизм или Маркса. Однако мне все же пришлось раз участвовать в идеологической дискуссии. Это случилось в 1994 году, когда я обсуждал тему рыночного капитализма с Ли Пэном, пламенным марксистом и предшественником Чжу на посту премьера. Он очень хорошо знал американскую экономическую практику и был искусным спорщиком. Я сразу понял, что столкнулся совсем не с той марксистской риторикой, с которой нас знакомили в колледже. Ли очень внимательно выслушал мое обоснование необходимости скорейшего открытия китайских рынков. Затем он поинтересовался, зачем же тогда, если США так преданы идее нерегулируемого рынка.