Большинство немцев с радостью восприняло подписание договора с Россией. Ведь в самые тяжелые времена, после Версаля, наша страна показала себя надежным другом Германии. Славили мудрость фюрера — вон какой молодец, подурачил Запад, урвал все мыслимые выгоды, а потом повернул в прежнее, проверенное русло. Приободрились солдаты: поколотить поляков в союзе с русскими представлялось не столь уж сложной задачей.
Но в среде германской аристократии, генералитета, интеллектуальной и дипломатической элиты, стойко удерживалось скептическое отношение к Гитлеру. Его до сих пор, невзирая на все достижения, не считали полноценным властителем. Полагали, что он должен был всего лишь исполнить роль «политического ассенизатора» — очистить загаженное государство от накопившихся отбросов, а потом уступить правление более солидным фигурам. Но Гитлер не ушел и уходить не собирался. В нем видели дилетанта и выскочку, каждый его шаг становился мишенью пересудов и критики. Фюрер перечеркивал Версальский договор, возрождал армию, вводил войска в Рейнскую зону, а верхушка общества в ужасе хваталась за головы. Предрекала — англичане и французы этого, конечно, не потерпят, будет война. Но все сходило с рук, и оппозиция успокаивалась. Те же самые генералы и сановники, которые каркали насчет неизбежной катастрофы, получали очередные награды, назначения, и отнюдь не отказывались от них.
Перед захватами Австрии, Чехословакии военачальники и аристократы опять зароптали, что надо бы остановиться на достигнутом, иначе Гитлер обрушит страну в пропасть. И снова дело обернулось блестящим выигрышем. Но подготовка удара по Польше всколыхнула оппозицию с удвоенной силой. Собственные страхи относительно Австрии и Чехословакии она напрочь забыла. В министерских кулуарах и гостиных германской знати заговорили, что раньше-то фюрер был прав. Действовал рука об руку с англичанами и французами, вот и выигрывал. Но теперь «опозорил себя», связавшись с большевиками. Бросил вызов западным державам! Значит, беда неминуема.
Впрочем, вся «оппозиционность» ограничилась лишь разговорами. Да и то потихоньку, без лишних ушей. Ни военные, ни гражданские вельможи не спешили расставаться с теплыми местами, полученными от фюрера. Как уже отмечалось, только еврейские банкиры сообразили (и получили недвусмысленные сигналы), что пора уносить ноги. Их примеру последовали и некоторые деятели вполне арийского происхождения. Например, «стальной король» Фриц Тиссен в 1939 г. решил вдруг уехать в США. Чуть позже, в 1942 г., с помощью американского писателя Эмери Ривса он опубликует сенсационную книгу: «Я оплачивал Гитлера» [7]. Так «мировая закулиса» начала создавать «легенду прикрытия» — что нацистов вскармливали исключительно германские промышленники и банкиры.
Но и финансовый гений Гитлера Ялмар Шахт неожиданно ушел в отставку с поста президента Рейхсбанка. Впоследствии он утверждал, что ушел из-за несогласия с политикой нацистов. Хотя кто-кто, а Шахт беспардонно лгал. В отличие от Тиссена, он ни в какую Америку не убегал, он остался в составе гитлеровского правительства министром без портфеля, неоднократно отмечался фюрером, получал высокие награды. Он ушел только от руководства Рейхсбанком. Почему? Да потому что довел Германию до грани банкротства! Средства для экономического скачка в Германии, милитаризации промышленности, создания армии, авиации и флота были добыты за счет грандиозных афер, наподобие упоминавшихся МЕФО-векселей. Если в 1932 г. консолидированный государственный долг Германии составлял 12,5 млрд. марок, то к 30 июня 1938 г. он вырос до 35,8 млрд. марок. И в дополнение к этому Шахт в 1938 г. бросил еще 11 млрд. на программу вооружений.
6 апреля 1939 г. советник британского посольства в Берлине Форбс доносил: «Ни в коем случае нельзя исключать того, что Гитлер прибегнет к войне, чтобы положить конец тому несносному положению, в которое он поставил себя своей экономической политикой». А 6 мая посол Великобритании Гендерсон писал лорду Галифаксу: «Сможет ли она (Германия) пережить еще одну зиму без войны? А если нет, то не предпочтет ли Гитлер войну экономической катастрофе? [101]». Шахт и ему подобные загнали Германию в тупик. Ей грозил кризис похлеще Великой Депрессии. Избежать его позволяла только война. Перечеркнет традиционные законы финансирования, спишет все долги. Даже «новый Мюнхен» за счет Польши фюрера больше не устраивал. Он обязан был воевать. Но ведь именно для этого американская «закулиса» и связанные с нею эмиссары в Германии взращивали нацистов.
Однако и сам Гитлер не желал «новых Мюнхенов». Он даже опасался вмешательства «миротворцев». Он жаждал именно войны. Фюрер совершил резкий политический кульбит, перекинувшись в альянс с Москвой. Кульбит неожиданный, ошеломивший вчерашних западных партнеров. Начинать войну надо было поскорее, пока сохранялась растерянность, пока новый козырь, союз с СССР, можно было разыграть с максимальным эффектом. Завершала подготовку к броску армия — новая армия! Она должна была впервые показать свои качества! Завершали подготовку и спецслужбы. Эксперимент в Чехословакии, когда для чисток и арестов использовалась айнзацгруппа из представителей разных ведомств, оказался удачным. В Польше следом за частями вермахта должна была двигаться айнзацкоманда, состоящая из нескольких айнзацгрупп.
Но Гиммлер давно мечтал о роли полководца. Он воспользовался надвигающейся войной, выпросил у фюрера разрешение сформировать первые боевые части СС: один артиллерийский полк, несколько пехотных и моторизованных полков, пулеметные и разведывательные батальоны [39]. Хотя «боевым крещением» для этих частей стали не самоотверженные штурмы польской обороны, а провокации на своей же, германской земле. Чтобы создать предлог для нападения, была запланирована операция «Гиммлер». На польско-германской границе организовали 39 конфликтов — нужно было изобразить нападения на немцев с польской стороны. В течение лета то там, то здесь происходили стычки, перестрелки. Взрывались бомбы. Вторжение было назначено на 25 августа, и накануне предполагалось разыграть сразу несколько провокаций.
Но случилось именно то, чего Гитлер старался избежать. Вмешался с миротворчеством Муссолини. Вот он-то всерьез перепугался, что Италии придется выполнять союзнические обязательства, выступить на стороне немцев, и их отлупят вместе. Муссолини предложил свое посредничество — связаться с Англией, надавить на Польшу, и она без войны выполнит хотя бы часть германских требований. Гитлера это не устраивало. Но отвергнуть инициативу друга и союзника выглядело некрасивым. Фюрер кисло согласился и перенес удар на 1 сентября. Конечно, переговоры он постарался сорвать. Потребовал от поляков не только отдать Данциг, но и провести плебисцит по всему Поморью, кому оно будет принадлежать, Польше или Германии.
А пока шли дипломатические пересылки, немцы времени не теряли. Развернули скрытую мобилизацию — без официального объявления рассылали повестки резервистам. Польша узнала об этом, 30 августа тоже объявила мобилизацию, но вмешались французские миротворцы, заставили отменить ее. Однако 31 августа поляки получили подтверждения — немецкие войска стягиваются к границе. Снова понеслись приказы начинать мобилизацию. Откладывать вторжение Гитлеру стало уже нельзя — противник изготовится. Но с Муссолини он договорился довольно простым способом. Дуче просто трусил, но при этом силился «сохранить лицо»! Он сам по секрету попросил: пускай Германия как бы от своего лица обратится к Италии и разрешит ей не выполнять союзнических обязательств. Что ж, фюрер выполнил пожелание, отправил нужную телеграмму. Дескать, сами справимся, просим не беспокоиться [149].