Однако он не сказал Оргриму о том, что сидящая перед ним женщина напомнила ему другую – ту, которую когда-то изгнали из клана Северного Волка. Ее звали Драка, и она держалась так же, как эта рабыня, даже тогда, когда ей грозило изгнание и почти верная смерть.
Отец вдалбливал Дуротану, что Северные Волки не убивают и не мучают без необходимости, и поэтому порицают обычай захватывать рабов или пленников ради выкупа. Однако они также не прощали слабости, и считалось, что дети, родившиеся слабыми или болезненными, подрывают силы всего клана.
Таким детям разрешалось дожить до юных лет, так как известно, что иногда с годами кажущаяся слабость исчезает. Но когда они достигали взрослого возраста, хрупкие и болезненные изгонялись из клана и должны были выживать самостоятельно. Если им это каким-то чудом удавалось, один раз в год им позволяли вернуться и продемонстрировать свою удаль: в день летнего солнцестояния, когда еды в изобилии, а Духи обладают самым большим могуществом. Большинство изгоев никогда не возвращались к Хребту Ледяного Огня. Еще меньше орков возвращались в последние годы, так как выжить на меняющейся земле стало еще труднее.
Драка была ровесницей Дуротана, и когда ее приговорили к изгнанию, его охватила печаль. И не его одного. Раздался шепот восхищения, когда клан собрался, чтобы посмотреть на ее уход. Драка взяла с собой еды только на неделю и орудия для охоты и изготовления одежды и укрытия. Ей почти наверняка грозила смерть, и она, должно быть, это понимала. И все же прямо держала свою узкую спину, хоть ее тонкие руки дрожали от тяжести «даров» клана, которые могли означать жизнь или смерть.
– Важно достойно встретить смерть, – произнес один из взрослых.
– По крайней мере, в этом она – Северный Волк, – отозвался другой.
Драка не оглянулась. В последний раз Дуротан видел ее шагающей прочь на худых ногах, а ветер развевал повязанное вокруг ее талии сине-белое знамя клана Северного Волка.
Дуротан часто ловил себя на том, что думает о Драке и гадает, что с ней стало. Он надеялся, что другие орки были правы, и она достойно провела последние минуты своей жизни.
Но в такой чести навсегда было отказано сидящей перед ними рабыне. Дуротан перевел взгляд с отважной зеленокожей рабыни по имени Проклятая на ее хозяина.
– Мне это не нравится, – произнес низкий, рокочущий голос возле уха Дуротана. Это сказал Дрек’Тар; теперь его волосы стали почти совсем седыми, но тело все еще оставалось мускулистым, он был прямым и высоким, а чужак сильно горбился. – Тени окутывают этого орка. Смерть следует за ним.
Дуротан посмотрел на черепа, свисающие с посоха Гул’дана и надетые на шипы его плаща. Те, кто его видел, могли бы сделать такое же замечание, глядя на многочисленные кости, украшавшие чужака. Слепой шаман тоже увидел смерть, но не так, как другие.
Дуротан постарался не вздрогнуть от слов Дрек’Тара.
– Зимой на холмах лежат длинные тени, и я сам сегодня стал причиной смерти. Такие вещи не служат плохими предзнаменованиями, Дрек’Тар. Можно было бы сказать, что за ним следует жизнь, поскольку он зеленый.
– Зеленый – цвет весны, это так, – согласился Дрек’Тар. – Но я не чувствую в нем никакого обновления.
– Давай послушаем, что он скажет, прежде чем решать, прибыл ли он как вестник смерти, жизни или вообще ничего.
Дрек’Тар рассмеялся.
– Твои глаза ослеплены флагом переговоров, и это мешает тебе правильно видеть, юноша. Но со временем ты увидишь. Будем надеяться, что твой отец видит.
Будто услышав свое имя, Гарад шагнул в круг света от костра. Разговоры смолкли. Чужак Гул’дан, кажется, наслаждался вызванным им волнением. Его толстые губы приподнялись, обнажив клыки, в улыбке, больше похожей на презрительную усмешку, и он даже не сделал попытки встать с трона. Для вождя клана принесли другое кресло – простое, деревянное, практичное. Гарад сел, положив ладони на бедра. Гейя, уже надевшая свои самые официальные одежды из дубленой кожи талбука, старательно расшитой узорами из бусин и косточек, стояла за спиной своего мужа.
– Древний флаг переговоров пришел к Северным Волкам, его принес Гул’дан, сын… – Гарад умолк. На его сильном лице промелькнуло смущение, и он вопросительно повернулся к Гул’дану.
– Имя моего отца не имеет значения, как и имя моего клана. – От голоса Гул’дана волосы на предплечьях Дуротана встали дыбом. Голос был хриплым и неприятным, а его вызывающий тон заставил Дуротана заскрипеть зубами. Но для ушей любого орка его слова были даже хуже голоса. Имена родителей и название клана имели первостепенную важность для орков, и Северных Волков шокировало то, как быстро и равнодушно гость отмахнулся от этого вопроса. – Имеет значение то, что я собираюсь сказать.
– Гул’дан, не сын орка, не принадлежащий ни одному клану, – произнесла Гейя таким приветливым голосом, что только те, кто хорошо ее знал, могли различить в нем едва сдерживаемый гнев, – ты спешишь отвергнуть ритуалы и тем самым позоришь тот флаг, под защитой которого попросил о переговорах. Мой вождь может подумать, что ты больше не нуждаешься в защите, которую дает этот флаг.
Дуротан усмехнулся, не стараясь скрыть улыбку. Его мать была не менее опасной, чем отец, как было хорошо известно клану. Этот зеленый орк, по-видимому, понял, что совершил промах.
Гул’дан склонил голову.
– Да, просил. И – нет, я не хочу отказываться от защиты, которую дает переговорный флаг. Продолжай, Гарад.
Гарад произнес слова ритуала. Они были длинными и сложными, а некоторые такими устаревшими, что Дуротан их даже не знал, и его охватило беспокойство. Оргрим выглядел еще более нетерпеливым. Общий тон этих слов внушал ощущение безопасности и обещание честно выслушать того, кто просил о переговорах. Наконец все было сказано, и Гарад в ожидании повернулся к Гул’дану.
Тот поднялся, опираясь на посох. Крохотные черепа на его спине, казалось, безмолвно протестовали, открыв рты.
– Обычаи и древние обряды, которые вас сдерживают, вынуждают меня сообщить вам три вещи: кто я такой, что я предлагаю и о чем я прошу. – Парламентер оглядел собравшихся Северных Волков своими горящими зелеными глазами, взгляд которых был почти оценивающим. – Я – Гул’дан, и хотя, как я уже сказал, я не заявляю о принадлежности к какому-то клану, но у меня есть клан… своего рода. – Он негромко хихикнул, но этот смех ничуть не смягчил тревожного впечатления от его внешности. – Но я позднее еще скажу об этом.
Далее… Что я предлагаю? Это простая, но самая дорогая вещь на свете. – Он воздел руки, и черепа глухо стукнулись друг о друга. – Я предлагаю жизнь.
Дуротан и Оргрим нахмурились и переглянулись. Не кроется ли в словах Гул’дана скрытая – или не такая уж скрытая – угроза?
– Этому миру грозит опасность. И поэтому – нам тоже. Я прибыл издалека, чтобы предложить вам жизнь в виде новой родины – родины зеленой, богатой дичью, плодами и зерном с полей. А прошу я, чтобы ты, Гарад, вождь клана Северного Волка, принял мое предложение и присоединился ко мне.