Не дожидаясь ответа, сел на кровати, потянулся к Джиад и грубо дернул у нее с плеча тонкую ткань.
Треск шелка неприятно отозвался в ушах. «Вот странно, – все так же отстраненно подумала она. – Звуки с амулетом слышны, а запахи – нет. Хотя звуки и так под водой слышатся, хоть и нечетко… Интересно, а сами иреназе запахи чуют? Надо будет спросить у Кариши. И если да, то намазаться чем-нибудь повонючее…»
Намотав оторванный кусок туники на руку, рыжий с силой пару раз провел по лицу Джиад, утомленно прикрывшей глаза. Раздраженно сорвал и откинул грязную ткань, потом наклонился и прошептал:
– Что, двуногая, устала?
– Ага, – лениво подтвердила Джиад. – Хочу горячего вина и спать. Можно бы еще плечи размять…
Она откровенно нарывалась, но, с другой стороны, что ей сделает рыжий? Отымеет, конечно, как можно больнее и обиднее. Но если поддаться – будет только хуже.
– Насчет плеч не знаю, а все остальное я тебе разомну, – глумливо пообещал принц, приподнимая кончиками пальцев подбородок так и не открывшей глаза Джиад. – Только чуть позже. Сначала поработаешь ротиком. Надеюсь, на земле это умеют?
Вот, значит, что он придумал. Джиад сама удивилась, что даже не злится. Просто сил на злость нет. Сволочь… Гадина хвостатая. Она открыла глаза, в упор посмотрев на ответившего таким же пристальным взглядом рыжего. Спросила, с утомленной брезгливостью разомкнув губы:
– Любопытно, ваше высочество… А вам кто-нибудь добровольно отдается? Кроме наложниц. Им-то, понятное дело, деваться некуда.
– Отдается, – тем же тихим, словно плывущим голосом подтвердил рыжий, гладя Джиад по щеке, а второй ладонью собирая в комок ворот злосчастной туники на ее шее. – И даже не сомневайся, двуногая. Любая девушка в городе посчитает за честь.
– Ну, это тоже понятно, – издевательски улыбнулась Джиад в красивое наглое лицо, словно не замечая пальцев на своей коже. – Только вот боюсь, что хвостом они виляют не перед тобой, а перед короной твоего отца. Сам-то по себе ты вряд ли кому нужен.
Тяжелая оплеуха обожгла лицо, заставила голову мотнуться из стороны в сторону. Джиад улыбнулась, облизывая губы и снова глядя в бешеные синие глаза.
– Любишь бить тех, кто не может ответить? – протянула как можно насмешливее. – А в детстве крабикам лапы отрывал?
– Не твое дело, мразь, – прошипел рыжий, пригибая ее за плечо вниз, а другой рукой сдергивая тунику: – Лучше используй свой болтливый рот по назначению.
– Только попробуй, – процедила Джиад, напрягаясь всем телом. – У тебя, говорят, скоро свадьба? Трудно будет объяснить невесте, кто тебе фамильную гордость откусил по самое основание.
Вывернувшись – спасибо умащенной служанками коже – из-под ладони принца, Джиад подняла голову, внимательнее вгляделась в суженные сапфиры зрачков. Похоже, рыжего всерьез повело. Паршиво получится, если искалечит или придумает что-то особенно отвратное, даже похуже того, что требует сейчас.
– Думаешь, напугала? – насмешливо спросил принц, подтверждая мысли Джиад. – Не захочешь сейчас сама и по-хорошему, в следующий раз будет по-плохому. Знаешь, когда мальков салту обучают, им надевают особую сбрую на челюсти, чтоб не могли сомкнуть рот, когда подпиливают зубы. Может, попробуем? Она как раз подходящего размера, насколько мне помнится…
Тяжелая ладонь надавила Джиад между лопаток, заставив почти уткнуться в пах иреназе лицом. Сглотнув, она невольно дернулась вверх, снова почувствовав между лопаток тяжесть руки.
– Что ж ты не шутишь? – хрипло выдохнул сверху иреназе. – Давай… Только сначала приласкай хорошенько. И если я останусь доволен, ты сегодня будешь ночевать в своей постели, а не пойдешь спать в коридоре у моей двери…
– Чтоб ты сдох, – прошептала Джиад.
Она уже почти готова была покориться, замерев от гадливости, но в этот момент зацепившийся за цепочку с амулетом шнурок перекрутился – и тяжелый ключик от спальни Торвальда закачался перед грудью Джиад. И она поняла, что не сможет. Сама, по своей воле – да ни за что!
– Только попробуй, – хрипло повторила она. – Отхвачу сколько смогу – и плевать, что со мной потом сделают.
– Ну и бездна с тобой, – неожиданно выдохнул принц, убирая руку с затылка Джиад. – На спину ложись…
Все-таки не выдержал. Испугался. Что ж, маленькая, но победа. Или просто хочется считать это победой, чтоб не сорваться от омерзения и не натворить того, о чем потом придется жалеть. Ах, если бы не защита твоего отца! Я бы с тобой, мразь хвостатая, иначе поговорила. Но сейчас… сейчас надо подчиниться. Жаль, что на спину – придется видеть лицо.
Неуклюже опустившись рядом, она повернулась, глянула в уже выученный наизусть орнамент потолка. Грубые пальцы развернули ее лицо за подбородок к нависающему сверху иреназе.
– Ноги раздвинь, – велел тот. – И неплохо бы попросить…
– Что б ты сдох! – яростно отозвалась Джиад. – Очень прошу! Всех богов, какие есть!
Кажется, в самом конце она все-таки снова прокусила губу. Открыла рот, чтоб набрать ускользающей куда-то воды, попала зубами по губе, задохнулась… с трудом вдохнула, чувствуя, как горят легкие. Рыжий выстанывал на ухо какую-то грязь, а Джиад уплывала далеко на горячих черно-багровых волнах, думая, что нельзя теряться, пока все не закончилось. Нельзя, как бы ни хотелось…
– В следующий раз я все-таки возьму с собой сбрую для салту, – хрипло пообещал принц, силой поворачивая ее голову к себе. – И научу тебя работать языком по-настоящему.
– Лучше к тому стручку, что в хвосте прячешь, сбрую пристрой, – упрямо прошептала Джиад. – А то паршиво владеешь… Это наложницы тебя огорчить боятся…
Растянула онемевшие губы, слизывая с них кровь, поглядела на кружащийся потолок. Что-то было не так… Лицо иреназе то приближалось к самым глазам, то удалялось от Джиад, покачиваясь. «Зрачки у него суженные, – поняла Джиад, цепляясь за эту мысль. – Вот что не так. У людей в страсти зрачки расширенные. Но он не человек. И я не помню, какие они были раньше… Это тоже пока надо просто запомнить».
* * *
Поднявшись над ложем, Алестар посмотрел на распростертое тело. Бледное лицо в потеках не до конца смытой краски, распухшие губы, тень от ресниц на щеках… В голове было пусто, словно вместе с семенем вытекло все: чувства, мысли, желания. Осталась только тупая саднящая боль, вцепившаяся изнутри так крепко, что вытечь ни за что бы не смогла. Двуногая сама виновата – нечего было дразнить. Поплатилась за поганый длинный язык… Алестар вздохнул, вытираясь остатками сорванной с двуногой туники, разжал пальцы, позволив грязной ткани опуститься на ложе – к тускло блестящим комкам золота, так и оставшимся лежать в изножье.
Было мерзко и тоскливо. Да, он прав. Он не может быть неправ просто потому, что не может. Потому, что будь эта зараза с ядовитой колючкой вместо языка покорной и ласковой, Алестар бы с ней обошелся мягко – зачем обижать ту, кто сама покоряется?