Это стоило неизбежных ухмылок Хальгунда и молчаливых липких взглядов Ласима, это стоило необходимости при остальных держаться друг от друга подальше. Это стоило чего угодно, тем более что с каждым разом получалось все слаще. В постели Каррас был неутомим и так щедр на ласку, что Джиад, окончательно разнежившись, шалея от благодарной нежности и желания, наслаждалась каждым мигом близости и сама вволю обласкивала алахасца.
– Джиад… – шепнули ей снова в ухо, обдавая кожу горячим дыханием и прихватывая мочку уха губами. – Хорошая моя, спят же все…
Наглая рука вкрадчиво заползла туда, куда Джиад с превеликим удовольствием пускала бы ее хоть дюжину раз за ночь, если бы не боязнь перебудить всех стонами.
– Чш… – шепнул Лилайн, пальцами лаская ее мгновенно разгоревшееся сладкой истомой женское естество, которому точно не было никакого дела до спящих в паре шагов наемников. – Все спят. Ну, золотая моя…
Мягко, но решительно повернув ее к себе, Лилайн прижался теснее, проникая мучительно медленно, и Джиад закусила губу, изнемогая от разлившегося по всему телу кипятка удовольствия.
– Джиад…
Больше всего в постели Лилайн обожал все делать сам, доводя ее до полной потери соображения, покрывая поцелуями от лица до ступней, вплетая пальцы в волосы и шепча на ухо похабные нежности, от которых становилось так же горячо и томно, как от бесстыжих рук.
Правда, сейчас он ухитрялся любить ее совершенно бесшумно, не считая рваного дыхания обоих, пока глубокие толчки соединяли их в старом, как мир, ритме.
– Джи… – выдохнул Лилайн, вбиваясь все быстрее, и Джиад, растворяясь в удовольствии, спрятала последний стон, чувствительно прихватив плечо возлюбленного зубами – маленькая приятная месть за потерянный утренний сон. Правда, сразу раскаявшись, старательно зализала оставшийся след, что едва не кончилось повторением того, с чего началось.
Потом они додремывали до рассвета, не в силах оторваться друг от друга, и Джиад чувствовала себя счастливой и спокойной, пока не уснула, провалившись в сон, как в зыбучие пески: медленно и неотвратимо. В ее сне было море. Оно плескалось под солнцем, такое невинное и безмятежное, но Джиад, подчиняясь неслышному зову, вошла в прохладные плотные волны, вдохнула воду и опустилась на дно. Лилайн, свобода, надежда на возвращение в Арубу – все осталось наверху, сияя сквозь толщу воды остатками солнечного света.
– Возвращайся, – услышала Джиад незнакомый голос, тягучий и властный. – Возвращайся, женщина, или умрешь в муках.
Она проснулась от собственного вскрика. Кто-то из наемников недовольно заворчал сквозь сон, на него рявкнул Каррас, встревоженно склонившись над Джиад, а вокруг шумело и волновалось, застилая людей и сторожку, не желающее отпускать добычу море. Бескрайнее, беспощадное, терпеливо ждущее море.
В этот раз, когда Алестар проснулся, чувствуя себя слабым и пустым, как снятая рыбья шкурка, у его постели – очередная странность – кроме дежурного целителя обнаружился Ираталь.
– Что, опять охраняете? Боитесь, что меня убьют раньше, чем сам сдохну? – съязвил Алестар, переворачиваясь на бок и чувствуя, как начинает молотить от этого простого движения сердце. – Лучше бы убийцу Кассии искали. И того, кто поил меня гарнатой. Хотя вы мне тоже не верите.
– Не мое дело верить или не верить королям Акаланте, мое – служить им и защищать их. Я хотел поговорить с вашим отцом, мой принц, – мягко сказал Ираталь. – Простите, что побеспокоил.
– Извините, – буркнул Алестар, отводя взгляд. – У меня дурной язык, каи-на Ираталь, сами знаете.
– Ничего, – кивнул Ираталь, зависая рядом. – Как вы себя чувствуете?
– Замечательно. Хоть сейчас на большие гонки.
Алестар измученно пожал плечами. Кого обманет его глупая бравада? Ираталь и правда глянул сочувственно, покосился на читающего чуть поодаль книгу целителя. Вздохнул:
– Мне жаль, тир-на. Я молюсь о вас Троим, как и весь Акаланте. И я ищу, поверьте.
Выглядел начальник охраны уставшим, даже кожа посерела, а чешуя утратила здоровый блеск. Алестар вспомнил, как злился на него, и сам удивился тому, что от гнева осталась только тихая горечь.
– Ираталь, – негромко спросил он, понимая вдруг с пронзительной ясностью, что это, скорее всего, их последний разговор. – Вы ведь были на войне?
Дождался кивка, выдавил через силу:
– Вам было… страшно?
– Да, тир-на, – помолчав и спустившись чуть ниже, ответил Ираталь. – Было. И не только на войне.
– Но вы же… справились. Как, Ираталь? Я… просто… – Он запнулся, страшась выговорить жгущие язык слова, признаться в позорной слабости. Отцу ни за что не сказал бы, пусть запомнит его хотя бы смелым. Но хоть кому-то… – Я боюсь, – выдохнул Алестар, отводя взгляд от серьезного внимательного лица Ираталя. – Как последний трус, понимаете? Лежу и жду, когда все закончится. Хоть как-нибудь, лишь бы скорее. Ненавижу ждать. Да еще когда сам не могу ничего сделать.
– Трусость не в этом, мой принц, – так же тихо ответил Ираталь, опускаясь совсем рядом и беря его ладонь в свои. – Когда смерть рядом, не боится только безумец. Вы жалеете о том, что сделали?
– Нет. Или да. То есть жалею, но…
Алестар помолчал, собираясь с мыслями, заговорил опять, мучаясь от невозможности сказать так, чтобы было понятно:
– Я должен жалеть о городе, правда? Я погубил Акаланте. Если отец не сможет все исправить, наш род прервется и будет война. Я же вместо города спас одну двуногую. И я – трус. Мне так хочется жить. Не ради города, а просто – жить.
– В этом нет ничего плохого.
Ладони Ираталя были твердыми, с жесткими мозолями от оружия. Алестар замер, даже глаза прикрыл, пытаясь понять, как это: ничего плохого в трусости.
– Ничего плохого, поверьте, – повторил начальник охраны. – Никто не хочет умирать. Мой принц, это не трусость. Трусость – покупать свою жизнь ценой чужой смерти. Трусость – делать подлости и говорить, что это не твоя вина. Трусость – бояться решений. Ваш поступок не назвать умным, но трусость… это не про вас.
– Спасибо, – попытался улыбнуться Алестар и повторил, опять закрывая глаза: – Спасибо, Ираталь. Мне правда жаль, но иначе я не мог. И если бы все вернуть, я бы все равно… так же… Просто… страшно.
– Мне тоже, – серьезно сказал начальник охраны, не отпуская его руку. – И вашему отцу, и многим другим. Мы все боимся, но надеемся на лучшее. Всегда.
* * *
Джиад с трудом разлепила свинцовые веки, пытаясь хоть что-то рассмотреть в колышущемся вокруг сумраке. Нащупав руку Лилайна, сжала ее, почувствовав, как мгновенно встрепенулся наемник.
– Что, девочка? – в усталом голосе Лилайна слышалось нежное терпение, от которого Джиад опять стало невыносимо стыдно. – Пить хочешь? Или поешь? Ребята куропатку поймали… Хоть навара попей, а?