– Конечно, конечно, моя хорошая, ты все правильно говоришь, вот и возьми все в свои руки, – наконец, изрек он.
– Илья, ну все же послушай меня, ты опять хочешь, чтобы я все сделала, ну ты хоть список гостей просмотри, может, кого забыли или, наоборот, не стоило приглашать. Вот, например, Александра Михайловича, – вспомнила Фекла мелкого соседского помещика, владельца деревеньки в двадцать душ, который жил, пожалуй, бедней, чем его крестьяне. – Он, как напьется, опять всем будет про свои суды рассказывать и глупости говорить.
Вершинин поморщился, Александр Михайлович был в детстве довольно хорошим его приятелем, с которым они вместе портили деревенских девок, ловили рыбу и занимались другими шалостями. Но потом Александр Михайлович начал пить горькую, неразумно играть в карты и сейчас остался на бобах.
– Фекла, послушай, давай пригласим его еще раз, посмотрим, может, все будет нормально.
Фекла укоризненно на него посмотрела, но ничего не сказала и начала дальше свои перечисления.
В субботу, как только начало смеркаться, к имению Вершинина начали подъезжать гости. Рано выпавший снежок дал им возможность приехать на санях, и сейчас они выбирались из меховых полостей, отряхивая и распрямляя свои туалеты. Из живущих по соседству помещиков по богатству с Вершининым никто сравниться не мог. У них в основном было по тридцать-сорок душ народу и им приходилось прилагать гигантские усилия, чтобы удержаться на плаву. Но все равно то и дело в округе появлялись разорившиеся дворяне, про которых было не принято говорить в приличном обществе. Только еще княгиня Дубинская Людмила Алексеевна имела более пятисот душ крепостных и жила на достаточно широкую ногу, не имея ни перед кем денежных обязательств, кроме своей компаньонки, престарелой немки Эмилии Фердинандовны. Но Вершинин, который давно освободил от барщины своих крестьян и посадил их на оброк, отдав им в аренду почти все свои земли, понимал, что и княгине не долго осталось барствовать при ее манере ведения хозяйства. Гостей встречал сам хозяин, рядом с ним стояла Катенька, над которой сегодня с утра поработал приглашенный куафер, и выглядела она бесподобно. От волнения она не раскраснелась, наоборот, была несколько бледна, и эта бледность в сочетании с темно-каштановыми локонами прически делала ее немного старше и аристократичней.
– Какая дочка у тебя красавица выросла, Илья Игнатьевич, – громким басом сказала усатая княгиня Дубинская, выбираясь из саней, – все кавалеры сегодня ее будут, – и полезла целоваться.
– Ну, здравствуй, дорогой сосед, – забасила она вновь после трехкратного чмокания, – давненько я у тебя не была, давай рассказывай, что у тебя нового.
– А вот тебе, моя лапушка, подарочек, – и она протянула Катеньке изящную коробочку, перевязанную розовой лентой. Девушка взяла коробочку присела в книксене и по-французски поблагодарила княгиню.
– Ишь ты, как балакаешь на лягушатском-то! – зашевелила усами старуха. – Послушай, Игнатьевич, что же ты маринуешь девицу здесь, у тебя же есть дом в Петербурге, давно пора тебе ее туда вывезти. А ты все тут среди наших нищебродов ее держишь, – добавила она уже совсем тихо, прямо в ухо Вершинину.
– Так, голубушка, любезная Людмила Алексеевна, вы же знаете, что по средствам я живу, пыль в глаза не пускаю, а Санкт-Петербург город дорогой, больших расходов требует, – признавался Вершинин в собственной скупости.
Людмила Алексеевна скептически улыбнулась, думая про себя: «Как же, пыль он в глаза не пускает, а прием это что? Он тут денег потратил, мне сезон в Москве можно пробыть. Ведь был чуть ли не на грани банкротства, а смотри-ка, в крупнопоместные выбился, а особняк-то как перестроил, в столице таких не видела».
– Э, послушай, подожди, – крикнула она собеседнику, который, увидев ее задумчивость, решил, что разговор закончен, и хотел идти встретить нового гостя. – Любопытно мне очень, слух прошел, что у тебя в доме лакей есть, который якобы юродивым был, да поумнел? Не покажешь ли мне диковину такую, если понравится, я куплю его и цену хорошую дам.
Стоявшая рядом Катенька, которая уже была бледной, при этих словах стала еще бледней.
Вершинин принужденно улыбнулся и сказал:
– Погоди, Людмила Алексеевна, вот улучу момент и покажу, а пока извини, видишь, надо всех гостей уважить.
Он отошел от выживающей из ума старухи, думая про себя: «Вот беспардонная сука, все ей продай да продай, а вот хер тебе, а не продажа».
В это время раздался мелодичный звон валдайских колокольчиков, и к дому подъехали большие сани, из которых со смехом и криками начали выгружаться члены семьи давнего приятеля Ильи Игнатьевича, Павла Семеновича Старославцева.
Катенька радостно взвизгнула и, забыв о приличиях, помчалась к саням встречать своих подружек Тоню и Наташу – сестер-двойняшек, младших дочерей Павла Семеновича. Они сразу начали оживленно трещать. Но тут из вторых саней вышел высокий молодой человек в военной форме и подошел к девушкам.
– Ой, Катенька, мы не сказали тебе, – наперебой заговорили сестры, – с нами приехал Артемий. Ему дали небольшой отпуск, и он согласился поехать на бал.
Артемий Павлович смотрел на Катеньку. Всего два года назад он был здесь и помнил ее как тощую темноволосую девчонку, вечно шепчущуюся по каким то девичьим делам с его сестрами. Эта голенастая неуклюжая дурнушка нисколько его не привлекала, а вызывала только чувство раздражения тем, что все время совала свой нос не туда, куда надо.
Сейчас же перед ним стояла стройная барышня, затянутая в корсет, с радостной улыбкой на тонких губах. Он почувствовал, что его губы тоже непроизвольно начали улыбаться той радости, которая шла от Кати.
– Да, – сказал Артемий, – поехал, и сейчас даже рад, что решил это сделать. Екатерина Ильинична, у меня нет других слов, вы просто богиня.
Катенька от этих слов заалела и похорошела еще больше. Две жизнерадостные толстушки с легкой завистью смотрели на ее тонкую талию и грудь. Им такое платье носить не светило.
Артемий предложил свою руку, и вместе с Катенькой они прошли в бальный зал. В нем было светло от сотен свечей, горевших в канделябрах и жирандолях, на балконе оркестр настраивал свои инструменты. Вокруг толпились гости, разбившись на небольшие группки, они обменивались новостями и сплетнями.
– Смею надеяться, первый танец вы отдадите мне, – прозвучал в ухе Катеньки вкрадчивый голос корнета.
Она молча посмотрела на него и кивнула.
– Это согласие? – спросил Артемий.
– Да, – прошептала вконец смутившаяся девушка.
Между тем полонез уже начал выстраиваться, и юная пара под аплодисменты присутствующих заняла свое место. Раздались торжественные звуки музыки, и танец начался. Катенька, закусив от волнения губу, возглавляла весь танец. От ужаса и восторга она не заметила, как закончилась музыка. И только когда Артемий, ловко оттеснив спиной какого-то молодого человека, вновь попросил ее на танец, она недолго думая согласилась.