– Эх, слышали бы сейчас тебя наши генералы!
Но вот пришла пора стрельбы, и они в сопровождении слуг, которые несли все необходимое снаряжение, прошли в ту часть двора, которая издавна служила как стрельбище. Высокая, в две сажени двойная деревянная стена, засыпанная песком, служила достаточной преградой для пуль.
На стену была повешена коровья шкура с нарисованным от руки кругом.
Князь собственноручно зарядил оба пистолета и выстрелил. Когда клубы дыма рассеялись, стало видно, что в круге появилось отверстие. Последовал следующий выстрел, и в круге, ближе к его краю, появилась еще одна дырка.
Андрей Григорьевич гордо посмотрел на своего отпрыска.
– Понял, как надо, так что давай, заряжай.
Николка тщательно прочистил шомполом стволы пистолей и зарядил их.
Князь стоял сбоку и смотрел, как Николка уверенно поднимает руку, в которой не видно ни капли дрожи. Миг прицеливания – и последовал выстрел. Еще не разошелся дым, как последовал второй.
В круге появилось третье отверстие ровно в середине круга.
Князь разочарованно вздохнул и произнес:
– Для первого раза отлично, Николенька, пусть и мимо второй выстрел пустил, но зато первый прямо в яблочко.
– Андрей Григорьевич, – обратился к нему юноша, несмотря на неоднократные напоминания, он пока не никак не мог назвать князя отцом, – я ведь обе пули положил в круг.
– Ну что ты говоришь, – раздраженно сказал князь, – я же ясно вижу одно отверстие.
– Да, конечно, так и есть, только пули там, – сказал Николка.
Князь похромал к стене, одним движением сдернул шкуру и приказал одному из слуг вырезать пули из дерева. Когда после тягостного ожидания слуга, отложив долото, вытащил две исковерканные пули, Андрей Григорьевич задумался и потом сказал:
– Завтра поедем за город, есть у меня мысль одна. В этом году приобрел я новинку одну, штуцер из Льежа. Сам еще из него не стрелял. Вот поедем, опробуем. Может, ты меня опять, сынок, удивишь. Но вот стреляться с тобой, если слух о твоих способностях разойдется, мало кто рискнет.
Но на завтра ничего не получилось, потому что вечером сам почтмейстер счел долгом приехать к князю с визитом, чтобы передать ему письмо от начальника III отделения собственной канцелярии ЕИВ – графа Бенкендорфа Александра Христофоровича.
Прочитав письмо, Андрей Григорьевич пришел в необычайно хорошее расположение духа, что даже одарил деньгами, правда, в умеренных количествах, своих слуг. И велел готовиться к переезду на зиму в дом в Петербурге.
Илья Игнатьевич были в гневе, и не просто в гневе – Илья Игнатьевич разбушевался.
Поэтому в доме все ходили на цыпочках, старались лишний раз не показываться ему на глаза. Даже Фекла, которая могла его успокоить одним ласковым взглядом, на этот раз не могла ничем унять злость Вершинина.
А все было просто. После того как уехал Николка, его единственную любимую дочку как кто-то подменил. Из милой девочки, с удовольствием слушающей по утрам за чаем нравоучения папеньки, она превратилась в настоящую язву, не дающую ему покоя. Все их беседы протекали по одному и тому же сценарию. Катенька интересовалась, как спал папенька, как он себя чувствует, а потом начиналось одно и то же. Дочка жаловалась, что умирает от тоски в деревне, что ее сверстницы проводят время на балах, они выходят в свет, а она сидит затворницей, как будто на дворе не просвещенный девятнадцатый век, а допетровские времена.
И все заканчивалось одним:
– Ну, милый папенька, купи, пожалуйста, дом в Энске, мы там будем жить зимой, а я смогу еще и учиться.
Вершинин дураком не был и довольно быстро сообразил, что или, вернее, кто является причиной этого непрестанного нытья.
Он никогда не задумывался о будущем своей дочери, зная, что на богатую и красивую невесту всегда будут желающие, и он выберет ей в мужья того, кого сам захочет. А тут неожиданно проявившаяся самостоятельность Кати его просто пугала. Отчего он и злился, не зная, как бороться с ее желаниями. Он, кстати, не имел ничего против Николки как будущего зятя, потому как тот будет единственным наследником несметно богатого князя, который сам не помнил, сколько у него сел и душ. Но князю надо было сначала решить вопрос с официальным признанием своего сына, и только потом можно было думать о чем-то реальном.
«И к тому же совсем не обязательно, что этот паршивец захочет взять в жены мою дочь, – думал Вершинин. – Ведь если Андрей обстряпает это дело, то парень может в такие верха подняться, куда мне, как в калашный ряд со свиным рылом».
К тому же ему совсем не хотелось иметь дом в Энске, вполне хватало забот с недвижимостью в Петербурге, на которую уходило прорва денег.
Илья Игнатьевич, когда вышел в отставку и приехал в имение, можно сказать, познал изрядную нужду. И только вдумчивое отношение к хозяйству, изучение массы литературы агрономической, экономической и хороший грамотный управляющий позволили ему за прошедшие семнадцать лет на голову обойти своих соседей, наладить товарное производство зерна и на этом разбогатеть и стать известным в губернии. Немалую заслугу в этом сыграла и его способность не делать лишних трат. Вот и сейчас интуиция ему кричала: не надо покупать дом, когда у него есть жилье в столице, и вполне возможно, что скоро обстоятельства изменятся, и Катенька начнет ему капать на мозги, что надо срочно ехать в Петербург.
Но пока несколько слуг уже ходили по дому, сверкая фонарями под глазами, и даже Карл Францевич старался как можно реже советоваться с ним, боясь, что и ему тоже может прилететь в ухо.
Поэтому, когда Катенька пришла утром на завтрак и устремила на папеньку вопросительный взгляд, то несказанно удивилась, увидев на его лице довольную улыбку.
– Папенька, что случилось, ты так доволен, ты, наверно, купил домик в Энске?
– А-а-а-а-а, как ты надоела с этим домиком! – завопил Илья Игнатьевич. – Нет, Катенька, мы едем в Петербург, – уже значительно спокойней закончил он.
За две недели до выше описываемых событий в Петербурге, в большом кабинете на третьем этаже красивого особняка на Фонтанке стоял пожилой генерал и смотрел в окно на еще не замерзшую речку, на улице было пасмурно и серо, и такая погода навевала грусть. Его раздумья были прерваны осторожным стуком в дверь.
– Да-да, войдите, – крикнул генерал и посмотрел в сторону двери. В нее зашел его секретарь и, извинившись, положил на стол свежую корреспонденцию, ту, которую, по его мнению, должен был прочитать сам граф. После этого он посмотрел на своего начальника, ожидая его распоряжений.
– Благодарю вас, Михаил, можете быть свободны, – сказал Бенкендорф и, взглянув в последний раз в окно, уселся за стол и начал просматривать конверты. Он рассеянно перекладывал их из стопки в стопку, как вдруг его внимание привлекло одно из писем.
«Хм, неужели Андрей решил напомнить о себе, – подумал он с легким недоумением. – Ведь почти десять лет не писал, и вот вдруг вспомнил».