С грузом, состоящим из четверки строительных роботов и шести контейнеров со сборными лесами, прибыл я на таможенную станцию звездного скопления, откуда до Эмерслейка было рукой подать. Еще в полете меня порадовало сообщение о том, что заказанные строительные материалы уже доставлены на место. Несколько огорчила меня сумма таможенной пошлины, которую пришлось заплатить за срочный груз. Только теперь я понял, почему, выдавая мне кредитку, сенатский администратор с улыбкой сообщил, что деньги, которые останутся на карточке по окончании работ, я могу считать своими премиальными. В тот момент сумма премиальных показалась мне просто сказочной. Теперь же я понял, в чем был подвох. Планета Эмерслейк пока еще официально не присоединилась к Галактической Лиге, а потому в отношении ее все еще действовали таможенные правила для отделенных миров. С учетом этого сумма моих премиальных падала едва ли не до нулевой отметки – и это при том, какую удачную сделку провернул я с Жекой Пселом. Видимо, все же стоило обратиться к подрядчикам, работающим с сенатской администрацией, которые, скорее всего, имели таможенные льготы. Но идти на попятный было поздно, и я уверенно направил корабль в док таможенной станции.
Я никогда не нарушал законов, предпочитая в случае необходимости найти способ аккуратно обойти их по касательной, а потому я лицом представил таможенникам имевшийся на корабле груз. И честно сообщил, что данные материалы будут использованы для создания произведения искусства. На вопрос, почему материалов так много, я ответил, что произведение будет монументальным. Не знаю, известно ли тебе, Архенбах, что произведения искусства и материалы для их создания таможенной пошлиной не облагаются вообще. Если, конечно, перевозка их осуществляется официально, с согласия всех заинтересованных сторон. Документы на груз у меня были в полном порядке, и все же вид строительных роботов и лесов не убедил таможенников, которые на этот раз, совсем не на радость мне, оказались людьми, в том, что я говорю истинную правду. Тогда я потребовал вызвать экспертов. Оба доставленных на станцию эмерслейкера, одним из коих оказался знакомый мне старшина, а другим – мой добрый приятель-скульптор, с готовностью подтвердили, что я намерен возвести на Эмерслейке грандиозное строение, которое станет подлинным произведением искусства. Скульптор еще пытался втолковать служивым, что моя работа будет в чем-то похожа на их станцию, но, по счастью, таможенники его не поняли.
Никаких препон более на моем пути не стояло. Впереди была неделя напряженного труда, а после – заслуженные триумф и вознаграждение.
Догадываюсь, ты хочешь спросить, каким образом я собирался вывезти свой груз с Эмерслейка по окончании работ? Элементарно, друг мой! Я намеревался задекларировать его как мусор, оставшийся после возведения монументального произведения искусства, и был уверен, что эксперты с Эмерслейка вновь подтвердят мои слова.
Работа закипела!
Собственно, моя работа заключалась лишь в том, чтобы ввести в оперативную память роботов план строительства, что заняло чуть более получаса. Ну, а после мне оставалось лишь наблюдать за тем, как, точно тесто на дрожжах, поднимаются вверх стены первого на Эмерслейке здания, построенного на поверхности, но при этом целиком и полностью соответствующего традициям местного зодчества.
Вместе со мной за работой строительных роботов наблюдали местные жители. Необычное зрелище явно пришлось эмерслейкерам по душе, потому что с каждым днем зевак становилось все больше. Аборигены бурно реагировали на происходящее – если, конечно, ты в состоянии вообразить, как проявляют свои эмоции лишенные голосового аппарата слизнеподобные существа. Имплантированный ретранслятор имелся далеко не у каждого эмерслейкера, поэтому, прогуливаясь меж праздно ползающих зрителей и раскланиваясь со знакомыми, я мог уловить лишь обрывки фраз, которыми они между собой обменивались. Но все слова, что я слышал, выражали только восхищение и восторг, причем многие из них имели превосходную форму. Я, конечно, понимал, что мой скромный труд вовсе не заслуживает столь лестной оценки, но, как ни крути и сколько ни строй из себя скромника, рано или поздно приходится признать, что каждый из нас хочет получить свои законные пятнадцать минут славы. И желательно – при жизни.
Ровно день ушел у моих славных роботов на подготовку фундамента будущего здания. К утру следующего дня, еще до подзарядки, они успели собрать первый ряд строительных лесов. Вначале все это смотрится со стороны не очень эффектно – ну, шебуршат себе что-то четыре металлические кастрюли среди груд строительного мусора, – но когда леса поднимаются для начала метра на два над землей, зрелище приобретает совершенно иной характер. Любо-дорого посмотреть на то, как лихо, поблескивая на солнце стальными боками, скользят по направляющим штангам роботы, точно акробаты, подхватывая в нужный момент ту или иную деталь конструкции и ловко, одним движение гибкого манипулятора, прилаживая ее на нужное место. Так и скачут, так и снуют по сторонам, все равно что твои блошки с подковками! И чем выше поднимаются строительные леса, тем все более виртуозной и рискованной начинает казаться стороннему наблюдателю работа строительных роботов. Не помню, кто в свое время верно заметил, что люди приходят в цирк не за тем, чтобы посмотреть на то, как человек пройдет по канату, а чтобы увидеть, как он однажды сорвется вниз. То же самое и со строительными роботами. Когда они работают на высоте, создается впечатление, что каждое их следующее движение может стать последним. И это несмотря на то, что тебе прекрасно известно – робот не допускает ошибок, неточностей и неловкостей и каждый его шаг, каждое движение манипулятора просчитаны с точностью до миллиметра. Даже мне, не однажды видевшему, как возводятся стандартные строительные конструкции, и то было интересно наблюдать за тем, что вытворяли на высоте мои роботы. Что уж говорить о эмерслейкерах! Порой мне казалось, что толпа собравшихся вокруг стройки зрителей в восхищении замирает, – хотя на самом деле временная неподвижность аборигенов могла означать все что угодно, – и тогда я радовался в душе тому, что не только с честью выполнил порученную мне работу, но еще и доставил ни с чем не сравнимое удовольствие огромному числу местных жителей, к которым я за время нашего недолгого знакомства, честное слово, проникся самой искренней симпатией.
А какие слова говорил мне мой приятель-скульптор! «То, что ты создаешь, есть наивысший взлет творческого гения, к которому стремится каждый истинный художник!» Само собой, это не дословный перевод, но смысл я передаю верно.
Когда же купол посольского здания был покрыт последним слоем самого что ни на есть современного влагоизоляционного материала с вкраплением соляроидных термопар и на корпусах всех четырех роботов загорелись красные огни – знак того, что работа успешно завершена, – эмерслейкеры устроили нечто невообразимое. В этот день их собралось столько, что все близлежащие дюны были покрыты плотным слоем желто-коричневых тел, из-за чего создавалось впечатление, будто бесконечная очередь желающих виртуальным образом пожать мне руку ускользает за горизонт и, опоясав планету, возвращается к своему началу. Четверо эмерслейкеров с имплантированными ретрансляторами заняли позиции вокруг меня и хором, в четыре голоса переводили то, что говорили их соотечественники, лишенные возможности обратиться ко мне лично. Естественно, я не понимал и десятой доли того, что хотели сказать мне аборигены, но было ясно одно – моя работа всем понравилась. Позже – не знаю, все ли желающие успели высказать свои комплименты или же кто-то из старшин волевым усилием перекрыл доступ к моему телу, – меня едва ли не на руках – снова образное выражение, естественно, никаких рук не было, только скользкие, коричневые спины, – потащили в одну из нор. Оказавшись внутри и осмотревшись, я понял, что это жилище местного скульптора. Дом, включающий в себя еще и художественную студию, был просторный, но даже он не мог вместить всех желающих поприсутствовать на торжественной церемонии. По чести сказать, чему была посвящена сия церемония, я толком не понял, – то ли меня причислили к лику святых, то ли присвоили звание почетного гражданина, то ли сделали главным распорядителем фонда поддержки юных дарований, – но все было очень торжественно, очень проникновенно и весьма обстоятельно. После троекратного мысленного «ура» в мою честь началось застолье, которое носило довольно-таки необычный характер. Пирующие периодически всем кагалом выкатывались из норы, служившей им пристанищем, чтобы после краткой прогулки по свежему воздуху влиться в новую нору, где пиршество продолжалось так, будто и не прерывалось. У меня создалось впечатление, что всякий раз за время прогулок под ночным небом состав участников банкета менялся примерно на треть. Неизменным персонажем всей этой тихой гулянки – ночную тишину нарушал только шорох песка – оставался один лишь я.