— Не мели чепухи. Мы с ним уже обо всем договорились.

— Ну? — с жадной настойчивостью спросила Ольга. — И что он тебе оставит?

— Приятные воспоминания о себе! — сделав красивый пас руками, ответила Мила. — Ничего он мне не оставит, так что расслабься. И я дала ему слово, что не буду с ним бодаться. '

— Да… Если ты дала слово… Твое слово — кремень. Орехов знает об этом лучше других. Значит, у него мотива нет.

— Да ни у кого нет! — с досадой сказала Мила. — Неужели ты и в самом деле могла подумать на Орехова?

— Мало ли… — туманно возвестила Ольга. — Таинственность убийствам как раз придает скрытый мотив. Что, если за годы супружества он тебя так возненавидел, что не может спокойно спать? Хочет стереть тебя с лица земли — и баста!

Ольга наклонилась вперед и сделала страшные глаза. Очередная сигарета смердела в ее руке, отсылая к потолку сизые струи дыма.

— Судя по выражению лица, тебе подобное желание хорошо знакомо, — иронически заметила Мила. — И который по счету муж возбудил в тебе такие чувства?

— Третий. — Ольга откинулась назад и сделала очередную длинную затяжку.

— Бедный Николай, конечно, не знает, до чего ты бываешь кровожадной.

— Зачем ему знать? — пожала плечами Ольга. — Ему-то уж точно ничего не грозит. Четвертый муж, дорогая, — это настоящее лекарство от прежних разочарований.

— Подожди, я запишу.

— Ты все смеешься? Тебя едва не пристрелили на балконе редакции, а ты смеешься!

— Слушай, а что, если все это организовал Алик Цимжанов?! — внезапно воскликнула Мила. — Или его ревнивая жена Софья?

— Думаешь, Софья так достала Алика ревностью, что он решил тебя пристукнуть? Чтобы ей не к кому было ревновать?

— Да, глупо, — согласилась Мила. — Обычно в таких случаях убивают жен, а не…

— Ну, договаривай, договаривай! — предложила Ольга, щурясь от дыма. — А не… Ты хотела сказать: а не любовниц, не так ли? Значит, у тебя с Аликом наконец-то роман? После стольких лет любезной обходительности и близкой дружбы?

— У меня ведь есть Гуркин, — возразила Мила. — Хотя именно сегодня Алик заговорил насчет того, что неплохо было бы наплевать на обходительность и сблизиться окончательно. Он даже поцеловал меня.

— И как? — заинтересовалась Ольга.

— Перед этим в меня как раз выстрелили в первый раз. Поэтому я ничего не почувствовала.

— Значит, Алик не для тебя, — с сожалением сказала Мила. — Будь у тебя к нему склонность, ты бы на пулю даже внимания не обратила. У меня так с Николаем.

— Уж этот твой Николай! Неужели ты не видишь, какая это крыса? — не удержалась Мила. — Мужик нигде не работает, живет за твой счет. Отлично устроился, ничего не скажешь!

— У него проекты! — кинулась защищать Ольга своего четвертого. — Он делает все, что может! Скоро будет отдача.

— Да-да, жди больше! Да он просто лодырь, твой Николай!

— Ты твердишь это всякий раз, как его увидишь. И напрасно. Николай озабочен завтрашним днем.

— Конечно. Его отоспавшаяся физиономия, исполненная тревоги о завтрашнем дне…

— Тс-с! Что, если он услышит?

— Да хрен с ним.

— Зачем ты чернишь его в моих глазах? — рассердилась Ольга.

— Затем, что мне надоело скрывать свои истинные чувства. Первых трех твоих мужей я терпела молча. Сейчас мое терпение иссякло. Считай, что Николаю не повезло.

Ольга прикончила сигарету, делая короткие отрывистые затяжки. Вся ее поза демонстрировала обиду. Потом ее мысли снова переключились с мужа на сестру.

— Так что ты решила? — спросила она. — По поводу покушения?

— Сегодня переночую здесь, потом проберусь в свою квартиру и все как следует обдумаю.

— Только ты думай, а не выдумывай. Я знаю, какая ты фантазерка.

— Ты меня с кем-то путаешь. Я пожилая приземленная женщина без единой иллюзии. Интересно, кому понадобилась моя шкура?

Глава 3

Тем временем братья Глубоковы, изучая окрестности дома, в котором была прописана Людмила Лютикова, усердно искали применение своим способностям, деньгам и обаянию. Три эти составляющие помогли им, во-первых, выяснить, что в подъезде прямо над Лютиковой, на третьем этаже, сдается квартира. И, во-вторых, эту квартиру по-быстрому снять. Правда, заплатить пришлось за два месяца вперед, но это денежных братьев не смутило.

Осматривая поспешно арендованную жилплощадь, оба первым делом вышли на балкон.

— Потрясающе удобно! — восхитился Борис, опершись животом о перила. — При желании в сумерках стоит только спрыгнуть вниз — и подсматривай себе в окно на здоровье. Высоковато, конечно, но можно добыть веревку или лестницу.

Дом был старым, каменным, внизу располагался магазин «Подарки», навес над которым служил общим просторным балконом для жильцов второго этажа. Так что Борис был совершенно прав — как соглядатаям им несказанно повезло: Поскольку Людмила Лютикова проживала на втором этаже, ее балконная дверь сейчас находилась прямо под ними.

Весь вечер братья улаживали собственные дела — Борис решал текущие вопросы по телефону, а Константин пытался выпросить у начальства срочный отпуск. Про саму Лютикову они до сих пор ничего не знали. Даже сколько ей лет. Поэтому не могли строить конкретных планов.

— Если ей семьдесят, это одно дело. И совсем другое, если ей двадцать пять, — рассуждал Борис, открывая припасенную банку пива.

— У нас нет времени присматриваться, — разрубил Константин воздух ребром ладони. — Мы должны срочно втереться к ней в доверие. Ты сам понимаешь, что с балкона много не высмотришь. Если она действительно просто связная на телефоне, слежка как таковая вообще теряет смысл. Нужен более тесный контакт.

— Хорошо, давай договоримся так, — предложил Борис. — Если Лютикова уже получила пенсионное удостоверение, я ее беру на абордаж. Нос у меня картошкой, лицо, безусловно, располагает к доверию, пожилые дамы от меня тащатся, скажу без ложной скромности. Если же возраст Лютиковой предполагает хоть какой-то сердечный интерес к мужчинам, в дело пустим тебя. Ты высок, красив, как шейх, у тебя утонченные вкусы. Ставлю сто к одному, что ты в состоянии задурить голову любой финтифлюшке старше пятнадцати.

— Не думаю, что она столь молода, — пробормотал Константин. — Впрочем, согласен, действуем по-твоему.

Константин был действительно таким, каким описал его брат. Не мог он отрицать и того факта, что женщины выделяют его среди прочих мужчин. Он привык к этому и чаще всего даже наслаждался собственным особым положением.