В её глазах отразился огонь костра, вспыхнув на мгновение золотым блеском. Я почему-то сказал ей, что слово «аксиллизм» услышал от неё впервые в жизни, хотя давно и долго работал в сфере, связанной с чувственными наслаждениями. Она усмехнулась, обняла руками колени, потом положила на них голову, и, глядя мне прямо в глаза, объяснила значение этого термина. Я спросил её, так, из чистого любопытства, не помнит ли она, как там называется «это», когда в виртуальных очках и с хомячками? Она задумалась на секунду и ответила. Оказывается, она и это знала. Само слово, правда, снова вылетело у меня из головы. Я попросил её показать, что она там рисует. Выяснилось, что это наши портреты: меня, Мясника, Электрика, Проповедника, Макарки. Для полноты картины не хватало только Плотника, хоть он и дурак набитый, предатель, и, вообще, я не хочу о нём вспоминать. Девочка сказала, что может изобразить и его, если есть фотография или что-то такое. Я пообещал ей фото Плотника, а также попросил написать автопортрет.
После её появления я почти перестал «летать». Я побрился. Я снова стал бодр и весел, словно в первые дни переселения в Бункер. Я перемещался по нашему жилищу с бешеной скоростью, пытаясь всё наладить и починить. Мне вдруг стало резать глаза то запустение, в которое пришёл Бункер в последнее время. Сознание, которое как будто долгое время было залеплено грязным полиэтиленом, вдруг прояснилось до чистоты цейссовских стёкол. Во мне начало прорастать нечто такое, что я давно и сознательно, казалось бы, навсегда, в себе подавил. И ещё я вдруг заметил, что куда-то делась моя сестра.
Как вы уже знаете, последние десять лет своей жизни «до взрывов» я посвятил сфере половых отношений. Вам может это показаться странным, но при всей моей сопричастности к этому, сам я проводил своё свободное время подобно монаху. Разумеется, никаких схим и постригов не было, но и секса не было тоже. Так, конечно, было не всегда. Я тоже был молод и любил женщин, но всю жизнь прожил холостяком. Пусть какие-нибудь психотерапевты или даже психоаналитики пороются в ворохе моих мыслей, изучат эту мою тетрадку и найдут там первопричину, если им это зачем-то надо. Замечу, однако, что по странному совпадению это моё «монашество» началось именно в тот период, когда мои деловые интересы соприкоснулись как раз со сферой сексуальной.
Наш недолгий разговор с Девочкой опять прервался. Снова что-то стал рассказывать Электрик, она повернулась к нему, убрав волосы в сторону и предоставив мне возможность созерцать её головку сзади. Бог ты мой, она ведь делала это не просто так! Все эти кошачьи потягивания и смена поз, эти взгляды из-под полуопущенных ресниц – это же всё для меня! Внезапная догадка, что со мной может флиртовать почти четырнадцатилетняя девочка, пронеслась по всему телу словно ток. Я ведь всё ещё живой. Этот пушок на затылке, эти крохотные невидимые под одеждой грудки, эти худые ноги, вытянутые по направлению к костру, растеребили старую рану, которую я так долго лечил. Откуда-то возник, скопился и начал рваться наружу сгусток, но даже не желания или какой-то там книжной страсти, а похоти, именно похоти, необходимости здесь и сейчас обладать этой девочкой.
В том далёком, почти позабытом мире, где нельзя было дотрагиваться до собственных детей, но нужно было уважать права меньшинств, я бы гнал эти мысли прочь, лишь стоило им только появиться. Сейчас, являясь полицейским для самого себя, я пытался не выдать свои чувства окружающим скорее из смущения, чем из-за запретности темы, но я не мог, да и не пытался скрыть их от Неё. Я ничего ей не сказал, и слова в нашей ситуации были совершенно не нужны. Вся эта затея с Макаркой и дурацким сводничеством стала мне видна так, как будто я смотрел на неё глазами Девочки. Господи, какой там Макарка! Какая чушь. Привести живого человека, словно корову на вязку к племенному быку…
Вас интересуют «потные» подробности того, что было дальше? Не терпится обсудить-осудить, подтвердить свои выводы о правильности выбранного пути по отношению к этому греховному миру? Это я к «бородатым» обращаюсь. Ну а «зелёненьким», я думаю, может быть очень интересно, как «это» там делалось у примитивных организмов далёкого прошлого. Раз уж «зелёненькие» смогли добраться до нашей обугленной и обледенелой планеты, пролетев десятки парсеков в космическом пространстве, они, наверное, уже достигли такого состояния, при котором коитус воспринимается как совершенно бессмысленное занятие, как неумеренно пустая трата энергии. Мы бы тоже пришли к подобным выводам, продолжая тихонько двигаться вверх по ступеням эволюции, но внезапно предпочли сесть в лифт, который за пару лет опустил нас веков на двадцать вниз. Вместо будущей цивилизации мысли мы выбрали прошлую цивилизацию чувств.
Непосредственно «о том самом» мы с ней больше не говорили, я её ни о чём не спрашивал. Но поймите, она поняла всё сразу и едва уловимыми порывами тела, движением глаз подала мне знак, что «да, согласна». Я и не пытаюсь искать себе оправдания. Тут, вроде бы, ни судей, ни прокуроров, ни юристов совсем уже не осталось. Но объяснить ситуацию, точнее, объясниться, мне бы, всё же, хотелось.
Нам, трусливым обитателям КонСоюза, загнанным в рамки придуманной кастрированными женоподобными бюрократами системы ценностей, говорить об этом очень трудно.
Представим же, что я не на допросе у представителей «серых пиджаков», а на кушетке в кабинете доктора Фрейда. Расслабимся и попробуем рассказать так, как будет рассказываться.
Мне семь лет, и я в доме моей тёти играю в игрушки вместе со своей шестилетней троюродной сестрёнкой. В какой-то момент игры, не помню уже от кого из нас, возникает простое, как три советских рубля, предложение: посмотреть. Затем уединение где-то посреди плюшевых медведей и наборов «посудки». И вот она, самая эротичная сцена всей моей жизни – белые ситцевые девичьи трусики, опущенные до середины бёдер. Оттянутая резинка, высвобождающая мою внезапную эрекцию, и предельно искреннее восхищение созерцавшей этот момент девочки. Вот бы все мои будущие партнёрши радовались так же, как она!
Что Вам ещё сказать, доктор? Я вижу, как вы сосредоточенно и сладострастно молчите, предвкушая клубничку послаще.
Пионерский лагерь в Ялте, моя любимая страна на грани развала. Танцующие пионеры под чёрным небом, цикады и Кайли Миноуг. «Ло-ко-ло-ко-моушн». Значит, мне в тот момент примерно столько же лет, как ей сейчас. А Той? Тоже, значит, столько же. Различие, правда, также весьма значительно: Та – брюнетка, у неё вполне себе крупные грудки, крепкая немаленькая попка.
Мне, вообще, кажется, что я всегда предпочитал именно таких: тёмненьких и кругленьких, скорее восточных, чем западных, скорее южных, чем северных. Последняя Девочка с её худосочностью, по идее, совсем не мой тип. Неужели дефицит женских тел сыграл со мной злую шутку?
Доктор просит не отвлекаться на ерунду и закончить с Той, из пионерского лагеря. Нет, простите, доктор, я, кажется, израсходовал весь свой запас откровенности. Скажем так, по силе своего эмоционального воздействия тот случай под тёплым крымским небом для меня надолго оставался эротическим моментом номер два. Надолго – это до того, как Она посмотрела на меня сквозь треугольник своей поднятой вверх руки у костра в Бункере. Ничего я Вам больше не расскажу об этом, простите, это наше личное.