Сценарий приближался к апогею – мать тащила его в обветшалый, уже начинавший загораться дом. Энлиль упирался, сжимал её руку, с силой сдавливая белые пальцы. Он знал, что не сможет ей помешать, никогда не мог…
Но почему тогда за столько лет, столько ночей этого кошмара он не сумел всё прекратить? Мысль об этом непонятным образом проскользнула в его сон, заставляя Энлиля сделать то, чего он не делал ни разу – остановиться.
Невольно сон замер, словно кто-то нажал в нём паузу. Командир впервые взглянул на кошмар со стороны, разыскав взглядом себя самого – мальчишку, семенящего позади матери. Неожиданно смазанное изображение его детства обернулось к нему лицом. Мальчишка уставился на него холодными, требовательными иглами колющих очей.
«Хватит!» – глухо пронеслось в его мыслях.
– Это лишь прошлое, – тихо шепнул Энлиль. – Хватит…
Его онемевшая рука непроизвольно потянулась вперёд, касаясь стенки сновидения. Застывший ужас всколыхнулся. Продавив ещё немного, командир почувствовал вибрирующий треск под своей ладонью. Постепенно сон начинал дробиться фрагментами, разрушаясь, навсегда освобождая своего пленника. Напоследок в веренице осколков Энлиль вновь заметил расплывчатую фигуру. Ему никогда не удавалось увидеть того, кто столько ночей являлся ему в кошмаре, и теперь, ощущая власть над этим сном, командир решительно остановил калейдоскоп. Выхватив нужный ему фрагмент, он приблизил его, всматриваясь в ореол тьмы. Неожиданно дымовая ширма рассеялась, и скрытое до того лицо застыло, обращённое к Энлилю. На него взирали сияющие тёмно-бордовые огоньки, черты прекрасного женского лица были озарены вуалью тихой радости. Застывшее воспоминание вырисовывало в нём облик той, что уже не раз бывала в его жизни. И глядя в знакомые глаза, слушая её спокойный голос, Энлиль вспомнил. Он действительно потерял в тот день близких ему людей, он действительно выжил, но теперь командир знал, как ему удалось уцелеть. Такой всеразрушающий взрыв не мог пощадить маленького мальчика, и он не пощадил. Переступив порог обветшалого здания вместе с матерью, Энлиль погиб несколькими секундами позже. Он умер. Это была настоящая смерть. И тем не менее он остался жив. Была ли это милость Кали – его туманного воспоминания, – вернувшая мальчика к жизни, или он, необъяснимо, исцелился сам, Энлиль остался жив, но навсегда, хоть и неосознанно, запомнил её взгляд.
Лишь через несколько недель ему удастся восстановить память не только этой, но и прошлых жизней. Тогда командир поймёт, как давно действительно знает Илтим-Кали, как часто он уже перерождался и неизменно в конце каждой жизни встречался со своим творцом, а та, неизменно, повторяла ему, умирающему, как правило, дряхлому старику, одни и те же фразы: «Не нужно бояться, – шептала она, – приходи в мой рассвет, и мы встретим его вместе», чего он никогда не помнил, пробуждаясь в очередной жизни. И тогда же он догадается, что его покровительница не могла повлиять на судьбу мальчика в том смертоносном взрыве, ведь её сущность отсутствовала в те века в системе, находясь измерениями выше. И это натолкнёт Энлиля на вывод, что вернуть себя ему удалось самостоятельно, без чьей-либо помощи. Не просто родиться заново, а, пусть и неосознанно, но исцелиться. То же самое сделал и Энки, это же, в своё время, получится и у Видара. А пока же Энлиль оставался в неведенье. Ответы лишь ожидали командира, не мешая наслаждаться триумфом над кошмаром.
Наёмник медленно просыпался. Воображение бунтовало, искажая мысли, но в одном он не сомневался, больше ему этого кошмара не увидеть. Он свободен…
Осознав это, командир испуганно резко поднялся, нечаянно наткнувшись на Энки. Тот, придя в себя минутой ранее, на четвереньках подполз к другу. Столкнувшись, оба со стонами повалились обратно. Лишь дождавшись, когда утихнет барабанная дробь боли в голове, Энлиль повторил попытку встать, но, оторвавшись от пола, поспешно прислонился к массивным деревянным перилам, едва не потеряв сознание.
Тело ныло от бесконечных болезненных импульсов. Неистово болела голова. Зрение туманилось пеленой кровавых слёз, но наёмник не замечал, как маленькие багровые капли стекали по его щекам. Какое-то время он ничего не слышал, кроме ударов собственного сердца, дикого пульса, отдающего очередью в ушах. Едва взглянув на Энки, Энлиль понял, что с другом творится то же самое, и докричаться до него не выйдет.
Оба они находились в просторной открытой лоджии личных покоев Канцлера. Обведя непослушным взглядом залитую солнцем террасу, Энлиль пытался вспомнить, что здесь произошло. Последние события перед его обмороком и кошмаром терялись, хоть он и помнил, как вошёл сюда практически сразу после Энки.
Обрывки короткого воспоминания битыми осколками, словно его разрушенный сон, собирались в мозаику. И когда в ней появилось лицо Кали, командир поспешно зажмурился, будто случившееся с ним могло повториться вновь. Но очередного приступа боли не последовало. Вздох за вздохом ему становилось лучше. Сознание возвращалось, как и память.
Оказавшись лицом к лицу с Кали, Энлиль собирался наконец-то поговорить с ней открыто, но сделать этого он не успел. Всё, что командир помнил, это то, что, увидев её, он глупо замолчал, забыв любые слова. Являлась ли она в то мгновение истинным божеством, была ли она воплощением бессмертного создания, земной проекцией или хоть кем-то ещё – Энлилю было всё равно. В те секунды она была совершенна…
Этот образ и остался в его мыслях последним, пока Кали безмолвно не оказалась рядом, быстро обвив его голову руками. С её прикосновением пришла боль, мучения, масштабы которых наёмник не мог даже представить. Затихающие импульсы этой боли ещё вспарывали его мозг, но тиски постепенно спадали. С удивлением Энлиль начинал замечать то, чего не замечал ранее: как ярко может светить солнце, как болезненны его блики, какие чёткие царапины на, казалось бы, гладкой мраморной стене, как раздражительно и громко копошатся насекомые в цветнике под окном, из каких атомов состояли эти насекомые, чем и кем они были до него, и откуда брали своё начало. Звуки нарастали, запахи дурманили, его тело начинало обрастать колеблющейся вибрацией, каждая клетка, любая связь, мыслеформа проносились в его сознании, делились с ним информацией, от количества которой его ум тонул в нарастающей панике.
Не справившись с собой, к своему счастью, командир вновь лишился чувств, так и не заметив смотрящих на него в упор лучистых, цвета багрового дерева, глаз.