Дождя, тем не менее, на улице не было.
Кирилла не было тоже…
2
Проселок, выбранный в ущерб асфальту, Кирилл почти сразу окрестил тропой Хошимина. Пришло в голову, и окрестил. Хоть не через джунгли, через поля, — но тоже напрямик.
И проселок не посрамил новообретенного славного имени, не подвел. Отнюдь не закончился через пару сотен метров, тянулся и тянулся, причем в нужном направлении — Кирилл теперь вполне обоснованно надеялся, что дошагает по нему почти до Загривья.
Да и поверхность под ногами относительно приличная, ровная, — достаточно лишь изредка подсвечивать фонариком. И это правильно — не мешает поберечь батарейки, кто знает, насколько пересеченная местность ждет в конце пути.
Он шел и думал, думал, думал…
А чем еще прикажете заняться на такой вот ночной прогулке, в одиночестве и при полном отсутствии зрительных (да и любых других) впечатлений?
Разобраться предстояло во многом… За эти два дня мозг получил огромное количество фактов — на вид разрозненных и никак не связанных. Именно потому иные из них казались странными, иные — страшными.
Но Кирилл был уверен: наблюдений накопилось достаточно, чтобы сложить их воедино, как элементы мозаики-паззла, получив единую картинку… И надеялся: у него это получится.
Имеется, знаете ли, опыт, — неважно, что решать приходилось в основном военно-исторические загадки. Принципы работы с массивами разрозненных и противоречивых фактов вполне применимы к современности… Но здешняя современность уходит корнями в сорок первый, Кирилл почти в том не сомневался.
Ведь что получается? Посылать целую дивизию ополченцев на убой просто так, из врожденной своей гнусности, из свойственного коммунистам стремления под корень извести русский народ, — такая версия хорошо смотрелась бы в «Огоньке» времен угара перестройки. А если рассуждать чуть более вменяемо, то была какая-то цель, для достижения которой применили столь страшное средство.
Какая?
Отвлекающий маневр, заранее обреченное наступление с целью выиграть время, оттянуть удар немцев по Ленинграду — и закончить лихорадочно возводимые полевые укрепления Лужского рубежа?
Ерунда. Почему тогда здесь? Узкое дефиле, стиснутое лесом и непроходимым болотом, никакого пространства для маневра — можно лишь тупо переть вперед, к Гдовскому шоссе. Хорошо, доперли, перерезали магистраль, — а дальше что? А дальше, за шоссе, вновь густой лес до самой Плюссы — места, подходящие для партизанского отряда, но никак не для целой дивизии… Занять оборону, закрепиться? Ну-ну… А восьмая танковая дивизия немцев на подходе, а вместе с ней и 56-й моторизованный корпус Манштейна, а у ополченцев вся ПТО — бутылочки с коктейлем Молотова… Несколько часов они бы шоссе могли удержать… Да и удерживали, наверное… А после отступили обратно, откуда пришли, потому что больше отступать некуда. Но ведущее к Луге узенькое горлышко немцы успели заткнуть пробкой. Как раз чуть дальше Загривья… И началось избиение, завершившееся на гриве.
Абсурд. С точки зрения стратегии и тактики вся операция — полный абсурд.
А ведь немцы к середине июля уже закрепились на двух плацдармах на правом берегу Луги, и куда логичнее их с тех плацдармов выбить, или отрезать от берега левого, — и тем отвести прямую угрозу от Питера. Что, собственно, чуть позднее наши и попытались сделать…
Так к чему же весь этот марш обреченных в сторону Гдовского шоссе?
Просматривается лишь один вариант ответа: деблокирующая операция. Проведенная в дикой спешке, фактически без какой-либо подготовки. Поступил приказ: «Сдохни, но сделай, срок — вчера!», и в бой тут же послали ближайшее соединение. Поскольку времени подтянуть другое не было . На свою беду, ближайшей оказалась фрунзенская дивизия…
Вопрос номер два: а на помощь кому прорывались фрунзенцы? Кого, собственно, деблокировали? Вроде бы и некого, не было более-менее крупных «котлов» на границе Псковской и Ленинградской областей… Причина та же — крайне неудобный для маневра рельеф, немцы просто не могли осуществить здесь дальние обходы, столь любимые ими в первые месяцы войны.
Нет, конечно, отдельные части оказывались отрезанными от своих, но… Но кто же будет гробить целую дивизию, чтобы вывести из окружения потрепанную роту или даже батальон? Более чем неравный размен.
Однако если та рота сопровождала и охраняла НЕЧТО НЕИМОВЕРНО ЦЕННОЕ… Вот тогда концы сходятся с концами идеально.
Кирилл зримо представил: несколько крытых грузовиков укрылись в лесу. Неподалеку шоссе, а на нем уже немцы… Бойцы на скорую руку роют окопчики, но командир хорошо понимает: перебьют их через час после того, как обнаружат. Если очень повезет — через два. Тогда в руки к фрицам попадет то, что НИКАК не должно попасть… Либо придется самим уничтожить то, что НИКАК нельзя уничтожать… И рация выходит в эфир с воплем о помощи, и тут же начинается обратный отсчет — никто не любит вражеские передатчики в ближнем тылу, и немцы не исключение. И поднятые по тревоге фрунзенцы отправляются умирать.
Но все-таки что-то не сложилось. Ценный груз у ополченцев, но к своим его уже не доставить… Не пробиться. И дальнобойные гаубицы, подчиненные Ставке, в бессильной ярости лупят по гриве: не нам, так и не вам! А кто-то еще пытается использовать последний шанс: пройти непроходимыми трясинами, и спасти…
Что спасти?
Что там было, в тех гипотетических грузовиках?
Золото в самородках? Платина в слитках? Бриллианты и самоцветы россыпью? Давняя любовница товарища Жданова с пятью внебрачными детьми?
Да нет, не любовница… И не кто-либо еще, чрезвычайно ценный для партии и правительства…
Потому что останки людей, хоть бы и самых ценных для партии, никак не превратятся уже в наше время в ворох купюр, вынутый из засаленного ватника с обрезанными рукавами. Не известна такая алхимия…
А я ведь молодец, мысленно похвалил себя Кирилл. Мо-ло-дец. Я расколол эту загадку, расколол чистой логикой! Потянул за тоненькую ниточку — два полка ополченцев, угодивших под Олонец — и размотал весь клубок!
Тут же, словно салютуя его торжеству, ударила молния — огромная, ветвистая, осветившая на мгновение округу мертвенным светом. От грома заложило уши.
И в короткий миг небесной иллюминации Кирилл увидел боковым зрением неподалеку, чуть в стороне от тропы Хошимина, человеческую фигуру.
Огромную, темную, бесформенную…
3
Кто же стучал? — не поняла Марина. Но очень быстро сообразила, — никто.
Холодильник! Холодильник «Самарканд», хранящий голову мадам Брошкиной — пришел срок, и компрессор заработал, а как шумно он включается, хорошо известно. Вот и приняла невзначай за стук…
Но где Кирюша? Волноваться еще рано, но мог бы уже и появиться… Она вышла на крыльцо, попыталась издалека разглядеть фары приближающегося ЗИЛа. Ничего… Лишь вспышки молний раздирают мрак. И, что удивительно, во всем Загривье — ни лучика света, ни единого освещенного окна. Лишь в их доме… (Нет уж, дом не «их», мысленно поправила себя Марина, и никогда «ихним» не будет!)