Голос непрестанно шепчет в ночи, и каждое мгновение для меня – пытка. Из-под ресниц выкатывается слезинка и, замерзая на холоде, соскальзывает по виску. Прочертив на коже ледяную линию, она смешивается с холодным потом. На этот раз я чувствую во рту еще и странный металлический привкус, он не исчезает, даже когда я сглатываю.
Я схожу с ума.
– Тарвер… – Мой дрожащий голос не громче шепота, и я едва узнаю его. – Вы слышите?
Даже не знаю, зачем я спрашиваю. Ясно ведь, что он не слышит.
Будь со мной здесь кто-нибудь из друзей, мне пришлось бы трясти его за плечо, но для Тарвера достаточно шепота. Он мгновенно просыпается, и его тело, секунду назад расслабленное и спокойное, сразу же становится напряженным и готовым встретить любую опасность.
– Извините, – шепчет он в ответ, почти касаясь губами моего уха. – Я заснул. Что такое?
Голос до сих пор доносится с той стороны, где горы стоят стеной между нами и «Икаром», – словно зовет нас туда. Но слов я не разбираю, будто забыла язык.
– Я их слышу, – бормочу я, даже не замечая, что вся дрожу. И мне не важно, что Тарвер видит меня такой слабой и подавленной. – Пожалуйста, – добавляю я, чувствуя, как неистово колотится сердце, – пожалуйста, скажите, что вы тоже их слышите.
– Лилиан, – произносит он и обнимает меня за плечи. Теплый. Успокаивающий. – Пожалуйста.
Он убирает волосы с моего лица непривычно нежным прикосновением. Проводит пальцем по щеке, стирая влагу, и шепчет:
– Пообещайте: что бы вы ни услышали, вы не пойдете одна никого искать. Дайте слово.
В его голосе слышится приказ, но звучит он мягко.
Порываюсь сказать, что меньше всего я сейчас хочу уйти от него, но горло сдавливает, и я лишь сворачиваюсь в комочек и киваю. Он крепко обнимает мое трясущееся тело. Меня должна возмущать его близость, я должна потребовать, чтобы он отодвинулся, но в голове роится столько невысказанных мыслей, что сейчас его прикосновение кажется правильным.
– Мы разберемся, в чем тут дело, – обещает он. – Должна быть причина. Может, когда вы ударились головой в капсуле… получили сотрясение мозга? По крайней мере, у вас во рту нет привкуса дохлой крысы, верно? На Эйвоне такое случилось с одной девушкой из моего взвода. Как ударилась головой – несколько недель чувствовала только вкус крысы.
Я узнаю этот тон. Он пытается меня подбодрить. Ему нужно, чтобы я шла, а значит, я должна быть в здравом уме. Он не знает, что я чувствую во рту привкус крови и меди.
– Ну, если она все время питалась пайком, может, и хорошо, что ничего не чувствовала. – Бог знает каким образом мне удается сказать это ровным голосом.
Он фыркает, выдыхая смешок рядом с моим ухом.
– А вы и правда крепкая штучка! – мягко говорит он.
У меня на мгновение перехватывает дыхание. По спине пробегает дрожь, и во мне вспыхивает крохотная надежда, что для меня не все потеряно. Слезы рвутся из глаз наружу, и я, сдерживая их, не могу выдавить ни слова.
– Думаю, вы прекрасно справляетесь, – продолжает он. – Нет, правда, у вас получается куда лучше, чем у моих солдат. Мы оба идем на своих двоих в верном направлении. Держимся друг друга. Поэтому с нами все будет хорошо.
Его ложь настолько очевидна, что подрывает мою едва обретенную уверенность. Мне невыносима его жалость после всего, что с нами случилось.
– Простите, – шепчу я, с трудом выговаривая это слово замерзшими губами.
– Ну что вы, не надо. – Его голос, который я слышу яснее тех других голосов, низко рокочет над ухом и проходит сквозь каждую клеточку моего тела. – Вам не за что извиняться.
– Нет, есть.
Тьма ночи укрыла нас от остального мира, хотя, скорее всего, и укрывать нас не от кого – возможно, мы единственные люди на этой планете. Свернувшись под одеялом, я хочу высказать все, что копилось во мне с той минуты, как он снял меня с дерева в лесу. И слова вырываются наружу.
– Мне жаль, что я ничего не умею делать, жаль, что вам приходится останавливаться из-за меня, жаль, что вам приходится смотреть, как я схожу с ума. Мне жаль, что я вообще уронила перчатку, чтобы вы ее подняли.
На мгновение голос будто застревает в горле.
Но на самом деле извиниться я хочу совсем не за то, что сказала.
– Мне жаль, что я наговорила вам гадостей на прогулочной палубе. Просто со мной была Анна, просто у меня такое положение в обществе. Это было грубо и жалко, и я сказала так только потому, что не могу позволить себе говорить ничего другого.
Не могу подобрать слов, чтобы объяснить ему, что я не такая, как он думает. Будь у меня фотография, как у него, он понял бы, какая я на самом деле. Я хватаю ртом воздух и умолкаю.
Он не отвечает сразу же, и несколько безумных мгновений я гадаю, уж не входит ли в его умение засыпать где угодно способность отключиться рядом с истеричной девицей, которая выплескивает извинения.
Но потом его рука, обнимающая меня, сжимается, и мой затылок обдает его теплым дыханием. Застрявшие у меня в горле слова отступают прочь, и я делаю глубокий дрожащий вдох.
– Спасибо за извинения.
Услышь я это от кого-нибудь другого, приняла бы за формальную вежливость. Но в его голосе чувствуется искренность, и я понимаю, что он на самом деле признателен.
Я ерзаю, пытаясь устроиться поудобнее, и вдруг мой взгляд падает на одну из лун, заливающую светом равнину. Это первый раз, когда ее не загораживают деревья в лесу и ее хорошо видно.
– Тарвер.
– М-м-м?
– Смотрите.
Он поднимает голову, и я чувствую, что он замечает то же, что и я: в этот миг его рука напрягается, а дыхание замирает.
То, что я всегда принимала за меньшую луну, на самом деле непонятное сооружение из холодных голубых огней. Оно неподвижно, значит, это не какой-нибудь космолет. На скопление астероидов оно тоже не похоже – очень уж у него четкая форма. Семь светящихся огней: шесть по окружности, один – в середине.
– Что это? – У меня дрожит голос, но теперь уже не из-за голосов.
Тарвер приподнимается на локте, глядя во все глаза на эту непонятную штуковину. Он молчит, и через минуту я поворачиваюсь и смотрю на него. Его лицо застыло, челюсти сжаты, но удивленным он не выглядит. Скорее, задумчивым.
– Когда капсула спускалась, – медленно говорит он, – я кое-что видел на орбите. Не «Икар». Другое. Оно промелькнуло слишком быстро, и я не успел рассмотреть, но в одном уверен: эту «луну» построили люди. И какого же она размера, раз ее так хорошо видно отсюда?
Я медленно выдыхаю, мысленно производя подсчеты.
– Чтобы так отражать солнечный свет, она должна быть за десятки километров от нас.
Тарвер снова ложится и обнимает меня за талию. Его мягкий голос тепло звучит возле моего уха.