Ее ноги исчезают в проеме, и я жду, затаив дыхание. Сердце гулко стучит в груди. И вдруг раздается лязг: Лилиан бьет по стенке ногой, потом еще раз – металлический лист сотрясается. С той стороны он прогибается легче, и когда проем становится шире, я ползу вслед за Лилиан.
Воздух внутри корабля холодный, но пахнет нормально. Здесь не так уж темно: сквозь пробоины в корпусе пробивается дневной свет. Правда, когда мы зайдем глубже, станет темнее.
– Скорее всего мы в багажном отсеке. Здесь хранились грузы и багаж. И тут наверняка были служебные помещения.
– На борту было много людей. Хорошо бы найти паек. Он на вкус как картон, но зато он питательный и никогда не испортится.
Я хочу прикусить себе язык. Я очень старался не говорить, что, скорее всего, нас никогда не спасут и мы застрянем тут навсегда.
– Впереди нужный коридор.
Она выходит из служебного коридора и направляется в следующий. Пол сильно наклонен, но если идти осторожно, то можно удержаться на ногах. Я открываю вещмешок, и Лилиан достает из него фонарик. Наконец-то мы видим.
Мы пытаемся открыть две двери, но их заклинило. Третья открывается: вся комната завалена разломанными ящиками и разбитым оборудованием. Это все нам ни к чему.
Лилиан открывает следующую дверь, а я иду на другую сторону коридора.
– И тут ничего, – кричит она.
Я открываю дверь. Внутри, сваленная на одну сторону комнаты, лежит груда одежды и постельного белья. То что надо! Наверное, это прачечная. Не знаю, чистые ли здесь вещи, но уж точно они чище нас.
– Помнишь, как любила принарядиться? – весело говорю я. – Время пришло. Только не толкайся, не кричи, а то…
Я не договариваю. Она услышала радость в моем голосе и сразу подошла. Мгновение она стоит, открыв от изумления рот, а потом заходит внутрь и смеется, бегая среди одежды.
– Тарвер… Тарвер!.. Ты только посмотри… видишь?! – Луч фонаря мечется от одной разноцветной кучи одежды к другой.
Я собираюсь было ответить, как вдруг она начинает расстегивать комбинезон. Челюсть у меня отвисает сама собой. В помещении темно, но прежде чем я решаю как следует рассмотреть свои ботинки, я замечаю проблеск бледной кожи под лохмотьями от ее платья. Судя по звукам на другой стороне комнаты, Лилиан забыла о моем существовании. Должно быть, комбинезон был очень неудобный, даже с надетым под него платьем, раз она раздевается при мне.
– Тут есть платья… – шепчет она, и краем глаза я замечаю движение. О господи, да ладно!.. Она через всю комнату отбросила ногой комбинезон и платье. И… что же на ней сейчас надето? Вообще-то, она не говорила мне не смотреть…
– Не смотри! – предупреждает она, словно прочитав мои мысли.
Черт подери.
Из коридора внутрь проникает немного света, и, отвернувшись от Лилиан, я осматриваю ладонь. Бинты пропитались кровью, и рука пульсирует. Скорее бы уже кровотечение остановилось. Порез этот – ерунда, в сражениях у меня бывали и похуже, но мне всегда накладывали швы и залечивали рану. Он должен зажить.
– Здесь есть простыни, мы сможем постелить себе постель. Только представь – настоящую постель! Мы даже не поймем, что с ней делать, – говорит она со смехом.
О, поверь, Лилиан. Я разберусь, что делать с постелью. Если хочешь, могу перечислить…
– Можешь повернуться.
Я медленно поворачиваюсь. Я уверен, что она вырядилась во что-то вычурное и неудобное, но сначала ничего не вижу, потому что свет фонаря бьет мне прямо в лицо. Но, когда она отводит его в сторону, я смотрю на нее во все глаза.
Нос и щеки у нее усыпаны веснушками, волосы откинуты за плечи. Она стоит босиком в джинсах и светло-голубой рубашке. И выглядит бесподобно.
Она совсем не похожа на принцессу – нет, скорее на девчонок у меня дома. Она улыбается, и на щеках у нее играют ямочки. Слова застревают у меня в горле.
Кажется, она принимает за одобрение мое оторопелое молчание и, отдав мне фонарь, отворачивается к двери, чтобы я тоже мог переодеться. Я нахожу камуфляжную форму – новые штаны и футболку – и несколько мгновений думаю о человеке, которому они принадлежали. У нас с ним один размер, и мне удобнее всего в военной форме. Я натягиваю на себя одежду одной рукой, а потом зову Лилиан, и мы собираем все необходимое.
Я показываю Лилиан, как нарвать из простыней бинты. Она аккуратно промокает кровь наволочкой, а потом обеззараживает порез. В крохотном флаконе осталось совсем мало антисептика. Теперь я жалею, что мы использовали большую его часть на царапины.
Лилиан выливает остатки на рану. Потом осторожно кладет на нее новую марлевую салфетку и забинтовывает руку так, что сверху из повязки выглядывают только пальцы.
Мы набираем воды во флягу из бака в прачечной, а потом находим большие белые мешки: в них мы кладем одежду и постельное белье. Мы берем каждый по мешку и идем к двери.
– У нас есть еда на ужин? – спрашивает она. – Можно съесть паек, который ты взял из капсулы, а потом разбить лагерь. Уже темнеет.
Проследив за ее взглядом, я понимаю, что она права: дневной свет, проникающий сквозь пробоины, померк. Я должен был заметить это сам.
Она выходит в коридор, таща за собой мешок, но я свечу фонарем в угол, где она переодевалась.
– Хочешь, заберу твое платье?
Она смотрит на него. Уголок рта приподнимается в печальной улыбке, и она быстро качает головой.
– Оставь, – решает она и поворачивается спиной к тому, что осталось от ее прежней жизни.
Мы протискиваем мешки через проем и снаружи, под покоробившимся металлическим обломком, находим место для лагеря. Поблизости течет ручей. Если вода загрязнена, то во фляге она очистится.
Здесь ни души, но я все равно выкапываю яму для костра поглубже, стараясь не задействовать больную руку – она до сих пор пульсирует. Лилиан тщательно устраивает нам постель: разложив одежду по кучкам, накрывает все сверху простыней. Потом засовывает несколько вещей в мешки из прачечной и делает нам подушки.
Хотя у нас мало дров – сколько-то мы принесли с собой, сколько-то нашли поблизости, – нам все же удается вскипятить воду и сварить жидкий супчик. С ним паек кажется съедобнее.
Мы говорим о том, что нам хочется найти на корабле: лекарства, еду, теплую одежду, даже кастрюлю, и смотрим на темный силуэт корабля на фоне звездного неба. Интересно, можно забраться наверх и как следует оглядеться?
Лилиан засыпает, положив голову мне на плечо, и я осторожно подтыкаю вокруг нас простыни.
Шепота не слышно. Что это значит? Придя на место крушения, мы сделали то, что им было нужно?
Или же они до сих пор наблюдают, выжидают?.. Я не понимаю их намерений и не доверяю им.
Думаю, что-то мешает им связаться с нами.