— Какая ещё тварь? — заволновался Жердь, когда-то подвергшийся нападению роя мутировавших местных ос и с тех пор нервно переносивший летающих насекомых.
— Такая вроде тонкая, как иголка… э…
— Иголка? — повторил Филин.
Они разом подняли стволы, и тут Шульга с носа крикнул:
— Ложись!
Лодка достигла большой заводи — целого озера посреди водного лабиринта. Соснодуб высился прямо за ним. Из воды торчали островки необычной конической формы… то есть шалаши, как тут же стало понятно. Вернее, островки тоже были — вроде того, в который чуть не воткнулась лодка, из веток и всякой гнили, — а над ними стояли тростниковые шалаши. Они казались лохматыми из-за торчащих во все стороны листьев, мелких веточек и стеблей. Между жилищами было даже подобие мостков — вязанки влажного хвороста, сложенные длинными рядами. Наверное, под ними в дно уходили колья, на верхние концы которых вязанки были насажены, поэтому они и не уплывали.
Все повалились на дно лодки, которую течение потащило через озеро. С тонким жужжанием низко над ней пролетело ещё одно «насекомое», а потом и третье впилось в борт. Тимур, не разгибаясь, осторожно вытащил длинную колючку с утолщением на одном конце, оглядел и вручил протянувшему руку Боцману, который после короткого осмотра передал колючку главарю.
— Может, они ядовитые, — сказал Тимур.
— А кто стрелял? — шепотом спросил Боцман и повысил голос: — Все на месте, не высовываться!
— Не знаю. Но похоже…
— Эй, вижу одного! — гаркнул Жердь. Невзирая на приказ, он приподнялся. Да ещё и занёс руку с бутылкой — но не той, из которой недавно бил фейерверк искр, поменьше и пузатой, — а другой поднял зажигалку.
— Вон он, крысёныш мелкий!
— Какой крысёныш? Не вздумай кидать! — заорал Боцман, но было поздно.
Щёлкнула зажигалка, заткнутая в горлышко тряпка вспыхнула, и Жердь метнул бутылку.
Большинство шалашей казались пустыми, но на пороге одного, свесив в воду кривые ноги, сидел бюрер в набедренной повязке из грязных тряпок, и в руке его была длинная трубка из тростника, конец которой он поднёс ко рту.
Четвертая стрелка вонзилась в приклад дробовика, который Филин поднял перед собой, защищаясь. Бутылка, кувыркаясь, полетела к бюреру и на середине пути будто напоролась на невидимую стену. Зигзагом она рванулась в сторону, затем как бумеранг устремилась обратно в лодку, но не долетела — взорвалась в воздухе.
Огненный дождь просыпался на воду. Каждая капля, каждый гудящий комок огня, падая в озеро, не гас, а расплывался маслянистой лужицей, на поверхности которой шипело пламя.
Отбив летящую бутылку усилием своей мутантской воли, бюрер вскочил и попятился в глубь шалаша.
А из других начали высовываться головы самок и детёнышей. Ни одного самца, кроме стрелка… Это что, гарем у него такой? Или он охранник?
Додумать Тимур не успел, потому что Боцман крикнул: «Огонь!», и озеро огласилось выстрелами.
Течение уже несло лодку между крайними шалашами. Автоматная очередь скосила самку с мелким детёнышем на руках, пистолет Гадюки проделал пару дырок в груди другой. Со всех сторон в людей полетели мокрые ветки, обломки тростника и даже водяные хлопья: отрываясь от поверхности озера, они гротескно взлетали в воздух, подобно прозрачно-серебристым снежкам, ударялись в борта и с хлопками лопались, обдавая всё вокруг брызгами.
Посудина вплыла в залитую огненным дождём область, прорезая носом горящие лужи. Между ними показалась голова бюрера-подростка с ножом в зубах. Клинок был проеден ржой до крошащихся дыр. Мутант-тинейджер до пояса выскочил из воды, но Машка, выдрав обломок весла из рук Растафарыча, врезала ему лопастью по башке и отправила обратно.
Маслянистые пятна горели со всех сторон, от них поднимался сизый дымок с запахом керосина. Большой клубок веток, упав откуда-то с неба, будто сам собой нахлобучился на голову Жердя, который заорал и стал слепо шарить вокруг. Тонкий стебель молодого тростника едва не воткнулся в глаз дёрнувшегося Тимура и до крови поцарапал щеку. Жахнул обрез, дробь срубила ближайший шалаш вместе со стоящим у входа бюрером с духовой трубкой в руке. В другой он держал кривую деревянную дуду и, пуча волосатые щеки, дул в неё, издавая пронзительные скрипучие звуки.
Бюрер упал, и Тимур, догадавшись, в чём дело, крикнул:
— Это был часовой! Сейчас остальные появятся! Индеец, греби!
Растафарыч потянул из рук Маши весло, а она, подавшись к нему, прошептала:
— Прыгай!
— Что? — не понял он.
— Прыгай сейчас!
Но Гадюка, хоть и палил во все стороны, внимательно следил за пленниками. Увидев, как Вояка что-то шепчет, бандит ударил её рукоятью пистолета по затылку.
— Сидеть! — прошипел он.
— Ах ты, гад ползучий! — завопила Маша, поворачиваясь.
— Не бей её! — крикнул Растафарыч и сжал кулаки, подавшись к бандиту.
Тот врезал ему костяшками под дых, пригнулся — лопасть весла пронеслась над головой, зацепив темя. Гадюка упал на дно, Машка вскочила, отшвырнув весло, крикнула: «За мной!» — и сиганула через борт.
Растафарыч с Гадюкой вскочили. Пленник занёс ногу, чтобы шагнуть следом за девушкой, но ему в лоб врезался запущенный бюрерами большой ком грязи, опрокинул на спину, залепив лицо.
— Гадюка, назад! — крикнул Боцман, хватая весло. Не слушая, тот бросил пистолет, сунул нож в зубы и прыгнул за Воякой.
Лодка вырвалась из усеянного огненными пятнами участка на край озера, от которого к соснодубу вела протока. В магазине Боцмана закончились патроны; запасного не было, и ему пришлось перезаряжать, доставая патроны из подсумка. Филин, зарядив обрез, направил его на Тимура. Освободившийся от веток Жердь палил с кормы из пистолета и всё вопил:
— Гадюка! Гадюка!
Быстрое течение несло лодку к протоке, сзади летели ветки, комья грязи и водяные хлопья, но их стало меньше — бандиты выкосили значительную часть самок и детёнышей.
Растафарыч сел на дне лодки, протирая глаза кулаками. Боцман, напихав полный магазин патронов и вставив его в автомат, таращил глаза, но не видел среди огненных пятен позади двух человеческих голов.
— Командир! — позвал он.
Филин посмотрел за корму, потом в сторону носа. До соснодуба оставалось всего ничего.
А из боковой протоки кто-то вплывал в озеро.
— Дальше, — приказал Филин. Боцман заорал на пленника:
— Греби!
— Надо забрать Машу! — крикнул Растафарыч.
— Греби, сказано!
— Пошёл ты, мазафака штопаная! — Растафарыч приподнялся, чтобы прыгнуть за борт.
— Жердь! — приказал Боцман.
— Слушать старших! — визгливо крикнул Жердь и набросился на пленника. Тот отбил один удар, заехал бандиту локтем в грудь, но, получив рукоятью пистолета между глаз, свалился на дно. Жердь принялся пинать его, выкрикивая несвязные угрозы, и бил бы долго, если бы лодка не закачалась, вплыв в протоку, где течение стало ещё сильнее, и бандит едва не выпал за борт.