– Я заказывала билеты, – сказала она. – Бюро путешествий гарантировало, что нам не придется проходить промежуточную регистрацию, иначе мы не стояли бы здесь.
Дама больше не улыбалась.
– Мне ужасно жаль, – сказала он, – но сейчас все обстоит так…
– Я разговаривала с руководством аэропорта Шарль де Голль и «Эйр Европы» в Амстердаме. Все гарантировали, что не будет проблем.
Дама явно занервничала, ее губы вытянулись в тонкую линию.
– Я не представляю, как…
– Я предлагаю тебе взять телефон и позвонить тому или привести того, кто представляет, как это сделать, – сказала Анника и достала блокнот и ручку. – Могу я узнать твое полное имя?
Шея дамы покрылась красными пятнами. Она поднялась и исчезла за дверью, расположенной слева от нее.
Халениус удивленно посмотрел на Аннику.
– Я думал, главный офис «Эйр Европы» на Майорке.
– Откуда мне знать, где он находится, – ответила она и, отвернувшись от двери, куда ретировалась «регистраторша», уперлась взглядом в транспортерную ленту, уносившую багаж к самолетам.
Сумки с клюшками для гольфа и чемоданы всех размеров, а также упакованные в пластик детские коляски и прочий скарб двигались по ней непрерывным потоком и пропадали в черной дыре с другого конца. Потолок изгибался, как небосвод, над их головами, и люди в очереди позади них уже начали топтаться на месте и поглядывать на часы. Томас истекал кровью, лежа на земляном полу, а она была логистиком. И в возникшей сейчас ситуации могла винить только себя.
Дама вернулась назад с пожилой женщиной.
– Что у нас здесь за проблема? – спросила та.
– Нам гарантировали регистрацию на весь путь до Найроби, – ответила Анника, – но явно возникло какое-то недоразумение. Поэтому хорошо, если бы мы смогли разобраться с ним сразу же.
Пожилая женщина улыбнулась:
– К сожалению, ситуация такова, что…
Томас с опухшими губами и с перекошенным от страданий лицом обращался к ней с информационного табло, визгливый голос похитителя пробивался откуда-то со стороны ленты с багажом. Стон Халениуса взмыл вверх и растаял под потолком.
Она наклонилась над стойкой, и, когда заговорила, казалось, ее уста дышали огнем.
– Сейчас, – потребовала она. – Немедленно.
Пожилая женщина наклонилась над монитором и ввела несколько команд, потянулась к принтеру и положила перед Анникой два временных посадочных талона.
– Вот, – сказала она, – все в порядке.
Андерс Шюман с облегчением перевел дух, прочитав сообщение Шведского телеграфного бюро.
«Черт, мы оказались правы», – подумал он.
Переговоры об аресте Густава Холмеруда, естественно, проводились за закрытыми дверями, поэтому осталось неизвестным, почему конкретно его отправили за решетку, однако решение суда говорило само за себя. Его же подозревали в двух убийствах, и, судя по всему, для этого сейчас имелись серьезные основания.
«Вероятно, речь идет о Лене Андерссон и Налине Барзани», – подумал Шюман и потянулся к трубке внутреннего телефона.
– Патрик? Ты можешь зайти ко мне на минуту?
Шеф новостей легкой походкой пересек редакцию со своей вечной шариковой ручкой в кулаке.
– У них явно на него что-то есть, – сказал он, рывком открыв стеклянную дверь и приземлившись на стул для посетителей. – Сейчас мы на коне!
– И чего же мы не знаем? – спросил Шюман.
Расплывчатое описание внешности и данные оператора мобильной сети могли дать почву для подозрений, но уж точно не для ареста.
Патрик пожевал свою ручку.
– Расследованием руководит комиссар К., поэтому Берит и карты в руки.
Все знали, что Берит Хамрин и комиссара К. из Государственной криминальной полиции связывали хорошие и близкие отношения, но никто, кроме самого Шюмана и, возможно, Анники Бенгтзон, и понятия не имел, насколько действительно хорошими и близкими они были в недавнем прошлом. Роман Берит с этим полицейским продолжался несколько лет. И ей явно удалось сохранить деловые контакты со своим бывшим любовником, поскольку он продолжал давать ей данные, которыми делился мало с кем другим.
Сам Шюман оказался в курсе их истории по той простой причине, что спросил ее напрямую, хотел выяснить, откуда у нее такая эксклюзивная информация из полиции, и Берит ответила ему без толики смущения: она трахается с их комиссаром в одной из полицейских конспиративных квартир каждый вторник в пять пополудни. Правда, Шюман не знал наверняка, завязала ли она сейчас с этим.
– Скорее всего, у них есть что-то по-настоящему стоящее, – предположил он. – Какая-то серьезная улика, свидетели, орудие убийства или его признание. И меня интересует, о чем идет речь.
Патрик Нильссон посмотрел в сторону редакции.
– Здорово, – сказал он, – что мы хорошо подготовились.
Он скосился на главного редактора, Шюман вздрогнул, как от укола в спину.
– О чем ты? – спросил он.
Патрик несколько раз щелкнул ручкой.
– Собственно, все благодаря Аннике Бенгтзон, – объяснил он. – Она сказала это единственно с целью подразнить меня, можешь мне поверить. У меня ведь и мысли не возникло, что из вывороченного корня в Шерхольмене можно что-то выжать, а она подкинула их мне, всех мертвых женщин, и заявила, что мы, пожалуй, пропустили серийного убийцу, и я посадил Берит и Мичник на это…
Шюман наклонился вперед через письменный стол. То, что Патрика Нильссона порой мучили угрызения совести, стало неожиданностью для него, но выглядело хорошим признаком.
– Нет повода посыпать голову пеплом, – сказал главный редактор. – От нас не требуется быть глашатаями некой абсолютной истины. Общество подвержено постоянным изменениям, а наше дело – отслеживать их, мы наблюдаем и описываем. Положение вещей меняется изо дня в день, и, когда это случается, наша задача – информировать людей о сути происходящего.
Патрик легко поднялся.
– Выясни причину ареста, – сказал Шюман.
Как только шеф новостей закрыл за собой дверь, он достал конверт, адресованный председателю правления Херману Веннергрену, сделал два глубоких вдоха, а потом вызвал по внутренней связи помощника, ведающего общими вопросами.
– Мне надо доставить письмо правлению, в ваших рядах найдется парень, готовый заняться этим?
Он посмотрел в календарь и обвел кружком сегодняшнее число, 30 ноября.
Согласно личному контракту, Шюман должен был отработать шесть месяцев начиная с даты подачи заявления, а значит, мог закончить свою работу здесь в последний день мая следующего года.
Посыльный не заставил себя долго ждать, очень скоро в его кабинет с шумом влетел незнакомый ему парнишка и взвесил конверт на руке.