– Количество больных в последние лета сильно увеличилось, – продолжала Хорави, запнувшись лишь на мгновение. – Если мы останемся, болезни обрастут Город, как мох дерево. К тому же мы забрались слишком далеко на север. Здесь и так зимы холодные, а в последнее время они стали гораздо злее. Каждую зиму у нас замерзает несколько человек…
Субеди неуютно поёрзала на троне.
– Тебя послушать, – проскрипела она, – так если бы несчастная Нанини не умерла зимой, так весной умерли бы все мы. Что бы мы делали, если бы она оставалась жива?
Старшая жрица явно не ожидала ответа на свой вопрос, но Хорави с независимым видом тут же сказала:
– Вовремя посеяли бы хлеб!
Субеди устало пошевелила плечами, отчего топор и молот едва не выпали из её дрожащих под тяжестью их веса рук.
– Что ты предлагаешь? – тихо спросила Наистарейшая.
Хорави запнулась, будто наткнулась на какое-то препятствие. Посмотрела на Субеди. Вздохнула.
– Я не знаю, – произнесла наконец. – Город не был принесён в жертву.
Опять воцарилась тишина.
Санира растерянно оглянулся на Ленари. Он искал на лице бабушки привычное «Всё будет хорошо!», но та молчала, с тревогой глядя на женщин совета.
– Мы же всегда сможем добыть еду охотой, – негромко сказал он.
Ленари, насупившись, покачала головой:
– Что за охотники из хлеборобов! Одну косулю принести может любой дурак, а вот прокормить целый Город…
Женщина поглядела на внука, увидела что-то на его лице и улыбнулась. Потрепала жёсткой ладонью его длинные чёрные волосы:
– Не волнуйся, что-нибудь придумаем.
Санира пожал плечами. Мол, я и не волнуюсь.
– А новое место? – встрепенулась Падани. – Оно ведь великолепно! Нам с ним повезло! Если мы не переселимся, его займёт кто-то другой! Едва богиня-Небо не откроет свой ночной глаз, как священный запрет, оберегающий ту землю для нас, перестанет действовать.
– И что? – пожала плечами Цукеги. – Мы ничего с этим поделать не можем! Считай, мы то место уже потеряли.
– Можно отослать туда часть мужчин, чтобы они начали строить новый Город, – упрямо сказала Падани.
Ну конечно! И чтобы они увели с собой на свежие пастбища волов дома Падани. Подальше от голодающих горожан.
Толпа зашумела. Зашумела враждебно. Предложение никому не понравилось. Недовольных было так много, что стражники заметались, не в силах восстановить тишину.
– Этого делать нельзя… – нехотя сказала Субеди. Толпа, согласная с ней, чуть успокоилась. – Разделив целое, мы получим не две силы, а две слабости.
– Точно! – взвизгнула какая-то возмущённая женщина. Один из стражников тут же стал к ней протискиваться.
– Если мы столь сильно опасаемся, сможет ли Город, одно целое, выжить, – продолжала говорить Субеди, – то как же мы можем надеяться, что выживут его части? – Наистарейшая вздохнула. – Главное – был ли пожар предупреждением или приговором богинь?..
Она что-то продолжала говорить, но в этот момент вся площадь вдруг погрузилась в темноту. Толпа охнула. По спинам многих, несмотря на зной, пробежал озноб. Все головы дёрнулись вверх.
Тяжёлые тучи, всё это время стоявшие неподвижно, сдвинулись по повелению богини-Небо и загородили её сияющий глаз. Стало темно как ночью.
Толпа в ужасе замерла, как замирает скованная льдом вода.
Порыв холодного ветра ударил в сгоревший Город. Медная диадема Наистарейшей, тускло сверкнув, слетела с головы, покатилась по земле. Субеди едва не бросилась её догонять, но вовремя опомнилась.
Диадема пересекла границу небесного круга и замерла в круге воздушном.
Тишина, давящая, звенящая, наполнилась мертвенностью, будто вобрав смертельный выдох бога-Змея. Никому не нужно было объяснять, что всё это значит. Сердца множества множеств людей дали сбой.
– Будет гроза, – будничным тоном сказала Цукеги.
Субеди вздрогнула, столь неожиданными были эти слова.
Новый порыв ветра ударил в лицо.
И тут же, будто кто-то опрокинул ведро, на сгоревший Город хлынул поток небесной воды…
8
Второй овал улиц
Пятеро молодых мужчин были без усов и бород. В их возрасте обычно болезненно воспринимают любые сомнения в зрелости, а потому старательно берегут растительность на лице. Эти же брились, выставляя напоказ уверенность в собственной мужественности.
Впрочем, сейчас на их щеках и подбородках темнела грязная щетина. Вокруг лежали пожарища, всё ещё курившиеся, несмотря на прошедший ливень; в каждом доме царили растерянность и страх; мудрейшие женщины Города смотрели в завтрашний день с ужасом… Не до бритья!
Все были в мокрых, насквозь пропитанных водой нарядах. Где спрятаться от ливня в сгоревшем Городе? Разве что прикрыть голову руками и скорчиться где-нибудь под обгоревшим бревном… Копоть, сажа, зола, просто грязь пятнами расползлись по лицам и одеждам.
Лишь один из этой пятёрки умылся и побрился, и уже оттого бросался в глаза. Это был Радига.
Молодые мужчины несли в руках копья и каменные клевцы [10] . На их лицах застыла злая решимость.
На некотором расстоянии позади этого странного шествия лениво, не торопясь, двигалось несколько заинтересовавшихся горожан, и Санира в пару прыжков присоединился к ним.
После ливня остатки Города больше не выглядели чередой тёмных пятен. Потоки небесной воды размыли сажу, множеством чёрных линий прочертив холм. Идти приходилось перепрыгивая через ручьи и лужи, полные взвеси пепла и мелкого мусора.
Радига говорил громко, явно желая, чтобы его слышали:
– …Кто принёс нам эту беду? Горожане не совершали никаких злодеяний против богинь! Но торговцы! К нам пришло сразу три своры этих лиходеев, и случился пожар…
Тут Санира получил тычок в бок. Он резко обернулся и наткнулся на Нимату.
– Никакой огонь тебя не берёт! – вместо приветствия пробурчал друг.
– Да и ты не слишком обгорел!
– Что происходит? – Нимата запрыгал на месте, пытаясь заглянуть подальше вперёд. – Опять Радига что-то затеял? – он старался казаться равнодушным, но при произнесении этого имени его голос всё же дрогнул.